Н.П.Майоров принадлежит к числу тех поэтов, кто ушёл на Войну и отдал за Родину свою жизнь, т.е. принадлежит к числу самых достойных людей своего времени. Как пишет в предисловии к сборнику стихов Н.П.Майорова «Мы были высоки, русоволосы…» А.Турков, «он погиб во время первого большого наступления советских войск – 8 февраля 1942 года. Могила его затерялась, место гибели точно не установлено» (7)¹. В лингвостилистических исследованиях довольно редко рассматриваются стихотворные тексты поэтов, отдавших свою жизнь «За Родину! За Сталина!»². Частичным заполнением этой досадной лакуны и служит настоящий доклад.

На примере стихотворения Н.Майорова «Мы» рассмотрим то, как в стихотворной речи выражаются элементы архетипического мышления поэта. О речевом выражении архетипического мышления предполагается говорить, в частности, и потому, что тема архетипического, мифологического мышления является одной из самых актуальных в современной лингвистике. Языковая составляющая такого мышления часто рассматривается на материале русского языка советской эпохи³. Обратимся и мы к этому материалу. Рассмотрим его на примере стихотворения Н.Майорова «Мы», но практический анализ предварим немногими суждениями на тему архетипического, мифологического мышления.

Само понятие «архетип» восходит к трудам известного психиатра Карла Густава Юнга, который на основании анализа символики сновидений выдвинул идею о существовании в подсознании очень глубоких пластов, общих для всего человечества. Эти глубинные образы и символы, являющиеся врождёнными и хранящие генетическую память человека, Юнг и назвал архетипами⁴. В исследованиях психологии этносов общим местом является признание того, что своими архетипами, своими мифами обладает каждый этнос. В этом смысле, само существование этноса основывается на архетипах, и разрушение мифов этнического сознания автоматически приводит к уничтожению этноса.

В настоящей статье основное внимание обращается на речевое выражение не архетипического подсознания поэта, но его архетипического мышления: под мышлением в настоящей статье понимается познавательная по функции психическая деятельность человека, в результате которой достигается новое знание⁵.

Так как же мыслит поэт? Ведь не секрет, что подлинное поэтическое произведение – всегда художественное открытие. Именно об этом качестве Л.Н.Толстой писал П.Д.Голохвастову (1875 г.): «Если бы вы могли в разговоре рассказать то, что вы хотите выразить в своей драме, вам незачем было бы писать её»⁶. А стихотворение «Мы» – пример подлинного искусства: вовсе не случайно оно стало поэтическим кредо целого поколения.

Начинается стихотворение с местоимений 1 лица «я», «мой», «моё», но эти местоимения 1-го лица – не сегодняшнее проявление эгоизма и индивидуализма, – они изначально вписываются в коллективное «мы»:

 

Есть в голосе моём звучание металла.

Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.

Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог.

Но только пусть под именем моим

Потомок различит в архивном хламе

Кусок горячей, верной нам земли,

Где мы прошли с обугленными ртами

И мужество, как знамя, пронесли (9).

 

Обращает на себя внимание использование глагольной категории времени: в тексте используются главным образом формы прошедшего и будущего времени. Сочетание этих форм и создаёт неповторимый облик текста:

 

Мы жгли костры и вспять пускали реки.

Нам не хватало неба и воды.

Упрямой жизни в каждом человеке

Железом обозначены следы –

Так в нас запали прошлого приметы.

А как любили мы — спросите жён!

Пройдут века, и вам солгут портреты,

Где нашей жизни ход изображён.

Мы были высоки, русоволосы.

Вы в книгах прочитаете, как миф,

О людях, что ушли не долюбив,

Не докурив последней папиросы (9).

 

Поэт смотрит на настоящее из будущего, он понимает, что портреты его поколения в будущем солгут, что его овеянное героизмом настоящее многими потомками будет восприниматься как нечто ненастоящее и иллюзорное (он так прямо и говорит – «как миф»).

Обратим внимание на точно подобранные деепричастия:

 

О людях, что ушли не долюбив,

Не докурив последней папиросы.

 

Есть большая разница в деепричастных формах «недолюбив» и «не долюбив», «недокурив» и «не докурив». Первые из этих форм (недолюбив, недокурив) означали бы неполноту, недостаточность действия⁷, вторые – которые и использует автор – отсутствие (= отрицание) доведения действия до его завершения, конца⁸. Поэт как бы говорит, что люди его поколения ушли отдать жизнь за свою Родину, не доведя до завершения ни самых главных, ни самых бытовых своих дел. Мы используем форму «как бы», поскольку данная мысль в тексте прямо не выражена – речевым сигналом её служат деепричастные формы.

Тема стремления к высшим духовным ценностям развивается и в дальнейших строках (ср.: Когда б не бой, не вечные исканья…):

 

Когда б не бой, не вечные исканья

Крутых путей к последней высоте,

Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,

В столбцах газет, в набросках на холсте (9).

 

Это противопоставление высших ценностей жизни и её прозы, признание более ценными поиски духа (а не мелькать в столбцах газет, в набросках на холсте) – характерно для Николая Майорова. Стремление к высшим духовным ценностям его поколения и лежит в основе эпического характера его лирического повествования:

 

Но время шло. Меняли реки русла.

И жили мы, не тратя лишних слов,

Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных

Да в серой прозе наших дневников.

Мы брали пламя голыми руками.

Грудь раскрывали ветру. Из ковша

Тянули воду полными глотками

И в женщину влюблялись не спеша (9-10).

 

Тема любви, возникающая у Н.Майорова, для него не случайна – у него есть много прекрасных стихотворений на эту тему – «Рождение искусства» (16-17), «Весеннее» (24-26), «Ветер» (27), «Мой отъезд» (34-35), «Обрыв» (37-38), «Отелло» (39-40), «В тот день, когда я был ещё не твой…» (41), «Что значит любить» (43-44), «Вокзал» (45-47), «Здесь всё не так…» (51), «Я был её. Она ещё всё помнит…» (52) и мн. др.

Но тема любви к женщине у Николая Майорова неразрывно связана с темой любви к Родине. По крайней мере, это явно звучит в продолжении стихотворения:

 

И шли вперёд, и падали, и, еле

В обмотках грубых ноги волоча,

Мы видели, как женщины глядели

На нашего шального трубача.

А тот трубил, мир ни во что не ставя

(Ремень сползал с покатого плеча),

Он тоже дома женщину оставил,

Не оглянувшись даже сгоряча.

Был камень твёрд, уступы каменисты,

Почти со всех сторон окружены,

Глядели вверх – и небо было чисто,

Как светлый лоб оставленной жены (10).

 

Для людей майоровского поколения не было вопроса, что для них важней: любовь к конкретной женщине или любовь к своей прекрасной стране. Любовь к своей стране для этих людей была превыше всего. Они были готовы защитить её от любого врага. И эта готовность делала их непобедимыми:

 

Так я пишу. Пусть неточны слова,

И слог тяжел, и выраженья грубы!

О нас прошла всесветная молва.

Нам жажда зноем выпрямила губы.

Мир, как окно, для воздуха распахнут,

Он нами пройден, пройден до конца,

И хорошо, что руки наши пахнут

Угрюмой песней верного свинца (10).

 

Ощущение непобедимости очень точно формулируется в приведённых строках:

 

О нас прошла всесветная молва...

Мир, как окно, для воздуха распахнут,

Он нами пройден, пройден до конца…

 

Мы понимаем, что данное ощущение никак не вписывается в торжествующие ныне слова о 30-40-х годах как о годах сплошных репрессий и ужасов⁹, но настоящие стихи никогда не могут быть написаны одураченным и оболваненным человеком. Об этом справедливо говорил ещё В.Г.Белинский: «Каждое поэтическое произведение есть плод могучей мысли, овладевшей поэтом. Если б мы допустили, что эта мысль есть только результат деятельности его рассудка, мы убили бы этим не только искусство, но и самую возможность искусства. В самом деле, что мудрёного было бы сделаться поэтом, и кто бы не в состоянии был сделаться поэтом по нужде, по выгоде или по прихоти, если б для этого стоило только придумать какую-нибудь мысль, да и втискать её в придуманную же форму?.. Искусство не допускает к себе отвлечённых философских, а тем менее рассудочных идей: оно допускает только идеи поэтические, а поэтическая идея – это не силлогизм, не догмат, не правило, это – живая страсть, это – пафос...»¹⁰.

Допустить мысль о том, что поэтическим кредо целого поколения могло стать стихотворение, не являющееся «плодом могучей мысли», – всё равно что допустить необъективность признанных достижений в области психологии творчества (ссылок в данном случае делать не будем, поскольку речь идёт о своего рода топике). Такую мысль логика наших рассуждений принять не может.

Завершается стихотворение «Мы» уверенностью в бессмертии памяти о своём поколении:

 

И как бы ни давили память годы,

Нас не забудут потому вовек,

Что, всей планете делая погоду,

Мы в плоть одели слово «Человек»! (10)

 

Да, подвиг майоровского поколения известен и общепризнан. Это победа в Великой Отечественной войне. Подвиг нынешнего поколения России пока неизвестен. Будем надеяться, что он ещё впереди.

Конечно, Майоров мифологичен – своим текстом «Мы» он творит миф на наших глазах. В то же самое время следует помнить суждение Р.Барта о том, что «миф ничего не скрывает и ничего не афиширует, он только деформирует; миф не есть ни ложь, ни искреннее признание, он есть искажение»¹¹. Искажения мифами действительности могут быть двоякого рода: они могут делать людей прочнее, солнечней и праздничней (достаточно вспомнить старые фильмы), а могут делать их скучнее, тусклыми и безрадостными (достаточно включить телевизор). Мифологизм мышления никуда при этом не исчезает: он меняет полярность. Мы сегодняшние в своём сознании мифологизированы ничуть не в меньшей степени, чем наши отцы и деды, но положительно заряженная социальная мифология на глазах меняется на заряженную отрицательно. Распространяемые сегодня средствами массовой информации мифы вирусоподобны и социально опасны.

Мы живём во времена, когда воспевание героизма уходящего поколения некоторыми филологами объявляется приметой «тоталитарного» (т.е. «плохого») языка. Вообще, по отношению к 30-50-ым годам этикетка «годы тоталитаризма» сегодня приклеена прочно. Если же руководствоваться не наклейками, а натурными показателями, то окажется:

1) продовольственная корзина, разработанная в 1950-ом году советскими учёными, была значительно «тяжелее» той, которую предложили в 1994-ом году «учёные-демократы» – в 1,1 – 2,5 раза (конкретные показатели по хлебу, картофелю, овощам и фруктам, мясу, рыбе и т.д. см.: Ю.И.Мухин 2005: 137);

2) цены на товары – при сохранении размера пенсий, стипендий, зарплаты – каждую весну снижались, в то время как при замечательных демократах они растут, и компенсации (называемые повышением заработной платы) за инфляцией явно не успевают;

3) правительство обеспечило высокий уровень обороноспособности страны, что позволило одержать победу в самой страшной войне: в частности, «боевая стойкость генералов была в 6,5 раз выше, чем при царе, боевая стойкость офицерства была в 8 раз выше, а стойкость солдат в 17 раз!» (Ю.И.Мухин 2005: 127) – тогда как сегодня о благополучии в этой области не решаются писать даже самые проправительственные издания;

4) уголовники, насильники и враги советской власти репрессировались, а численность народонаселения росла (армия, имевшая перед войной 680 тыс. командиров, в годы чисток потеряла менее 2 %, и прежде всего она рассталась с изменниками типа Тухачевского – см.: Р.К.Баландин и С.С.Миронов 2006: 8) – тогда как сейчас демократические СМИ просто захлёбываются в восхищении от бандитов, а численность народа снижается в размерах, сопоставимых с геноцидом (факт сокращения численности населения России сегодня настолько очевиден, что от ссылок воздержимся);

5) люди не боялись спать с приоткрытыми от жары дверями, поскольку преступность практически не ощущалась: в 1940-м году в СССР при численности населения в 190 млн. было всего 6549 убийств, тогда как в демократическом 1998 году в России с около 140 млн. населения от преступников погибло 64545 человек (см.: Ю.И.Мухин 2005: 263);

6) люди не знали, что такое наркотики, тогда как сегодня, при славном демократическом режиме, наркомания, токсикомания, алкоголизм – трагедия общенационального масштаба;

7) интеллектуальный труд очень высоко ценился: если оклад союзного министра в 1953 году не превышал 5000 рублей в месяц, то зарплата профессоров и академиков была выше, нередко превышая 10000 рублей  (см.: Ю.И.Мухин 2005: 139), сегодня же о высокой оценке интеллектуального труда говорить просто неприлично;

8) при тоталитарном режиме Сталина главным оружием милиционеров была их форма (дубинок и оружия им не требовалось), а при славных демократах растёт число телекамер слежения, охранников и бандитов.

Абуталиб сказал: «Если ты выстрелишь в прошлое из пистолета, будущее выстрелит в тебя из пушки»¹² (Р.Гамзатов 1968: 3). Считать отцов и дедов, отстоявших страну, одураченными и оболваненными жертвами тоталитаризма, – оскорблять их память. Им было что защищать и что воспевать. Иногда кажется, что это отцы и деды сказали майоровскими словами:

 

Мы все уставы знаем наизусть.

Что гибель нам? Мы даже смерти выше.

В могилах мы построились в отряд

и ждём приказа нового. И пусть

не думают, что мёртвые не слышат,

когда о них потомки говорят.

 

Примечания

 

¹ Используется единственно известное нам издание его стихов, незаслуженно забытых в современной школьной практике: Н.П.Майоров. Мы были высоки, русоволосы... / Сост. В.Болховитинов, В.Жуков; Рис. Н.Шеберстова; Автор предисл. А.Турков. – Ярославль: Верхнее-Волжское издательство, 1969. – 144 с. – (Библиотечка писателей верхней Волги). Единственное изменение, которое позволил себе внести в текст автор настоящей статьи, – это расстановка буквы «ё». Полагаем, что это не противоречило бы воле поэта. Ссылки на указанное издание даются нами в тексте статьи указанием в круглых скобках цитируемых страниц. – А.П.

² Слова в кавычках «За Родину! За Сталина!» приводятся в том виде, в котором они реально звучали в годы Великой Отечественной войны, и служат речевому воссозданию атмосферы того времени, в преддверии которого жил и работал поэт. – А.П.

³ См., например: Н.А.Купина. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. – Екатеринбург-Пермь: Изд-во Урал. ун-та;. ЗУУНЦ, 1995. – 144 с.

⁴ Юнг К.Г. Собрание сочинений. Психология бессознательного /Пер. с нем. – М.: Канон, 1994. С. 105.

⁵ Тихомиров О.К. Мышление как психическая деятельность // Современные проблемы теории познания диалектического материализма. М., 1970. Т.II. С. 257-307.

⁶ Русские писатели о литературном труде (ХVII – ХХ вв.): Сборник в 4-х томах / Под общ. ред. Б.Мейлаха. – Т. 3. – Л.: Сов. писатель, 1955. С. 534.

⁷ Словарь русского языка: В 4-х т. / Под ред. А.П.Евгеньевой. – 3-е изд., стереотип. – Т. 2. К – О. М.: Русский язык, 1986. С. 434.

⁸ Словарь русского языка: В 4-х т. / Под ред. А.П.Евгеньевой. – 3-е изд., стереотип. – Т. 1. А – Й. М.: Русский язык, 1985. С. 407.

⁹ Что это не совсем так или, что точнее, совсем не так, говорят серьёзные исследования последних лет: Р.К.Баландин, С.С.Миронов. «Клубок» вокруг Сталина. – М.: Вече, 2006. – 320 с.: ил. – (Тысячелетие русской истории); Ю.И.Мухин. Убийцы Сталина. – М.: Яуза, 2005. – 672 с. – (Русская правда) и др.

¹⁰ Белинский В.Г. Статьи о Пушкине: Статья пятая // В.Г.Белинский. Собр. соч.: В 9-ти т. Т. 6. Статьи о Державине; Статьи о Пушкине; Незаконченные работы. М.: Худож. лит., 1981. С. 249.

¹¹ Р.Барт. Избранные работы: Семиотика. Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ.ред.и вступ.ст. Г.К.Косикова. – М.: Прогресс, 1989. С. 95.

¹² Р.Гамзатов. Мой Дагестан. – М.: Молодая гвардия, 1968. – С. 3.