Лингвистика вообще (и психолингвистика в частности) благословенна тем, что немыслима без использования определённых методов познания. Для носителей русского языка занятия лингвистикой позволяют закрыть такую брешь в мыслительной картине мира, как нелюбовь к использованию методов: русское языковое сознание тяготеет по преимуществу к словам, а не к реальной действительности (см.: И.П.Павлов 1991: 7).

Использование универсальной схемы научного исследования (А.А.Гагаев 1992; А.В.Пузырёв 1995) позволяет проводить определённые аналогии между развитием языка и жизни и выявлять фундаментальное сходство законов этого развития. В рамках настоящих рассуждений обсуждаются два фундаментальных закона развития – законы самоорганизации и саморазрушения (и языка, и жизни). В наших рассуждениях мы опираемся на справедливое суждение Л.Н.Гумилёва о том, что система становится более устойчивой, когда стремится к усложнению, и, соответственно, менее устойчивой, когда претерпевает упрощения (см., напр.: Л.Н.Гумилёв 1997: 607 и др.).

По отношению к языку данное мнение высказывалось ранее ещё Е.Д.Поливановым. «Развитие литературного языка заключается отчасти в том, что он всё меньше развивается», – говорил этот учёный. Чем больше накапливается культурных ценностей, созданных на литературном языке, и чем выше культурный уровень носителей литературного языка (а он должен возрастать с ходом истории), тем больше люди дорожат языком как своим культурным достоянием, тем с большей ревностью усваивают нормы, принятые в языке, – и изменения в организацию речи будут проникать всё медленнее. Данное обстоятельство и констатирует «закон Поливанова».

Язык – средство общения; средство общения наиболее совершенно, когда нормы стабильны, едины. Совершенство литературного языка – в единстве норм речи отцов и детей, прадедов и правнуков. Совершенство языка, в частности, проявляется в наличии строгих и устойчивых литературных норм, обеспечивающих такое единство.

При переносе данного фундаментального закона развития языка (по аналогии) на окружающую реальность мы неизбежно придём к выводу, что чем больше новых законов принимается, тем быстрее государство будет разрушено. Соответственно, провозглашаемое демократическими институтами равенство людей по глубинной своей сути означает не упрочение, а разрушение жизненного пространства, поскольку представляет существующие связи и отношения более простыми, нежели они есть в реальности. Скрестить болонку с бульдогом, восточноевропейскую овчарку с мопсом придёт в голову только человеку совершенно законченному. А вот по отношению к людям подобная постановка вопроса почему-то представляется демократическими институтами как единственно правильная и допустимая. Естественное для демократии приравнивание учёного дебилу и идиоту также означает упрощение общественной организации.

Истории науки известен не один случай, когда демократическая организация общества в большей степени тормозила научный прогресс, чем, например, монархический строй. Известен рассказ знаменитого учёного Поля Брока о тех препонах и трудностях, которые сопровождали его всё время, пока он занимался созданием первого в Европе Антропологического общества. Дело доходило до того, что заседания этого общества должны были проходить под надзором полицейского агента (и всё происходило в демократической Франции!). Вполне объяснимо поэтому, почему в ходе проведения Антропологической выставки в Москве (1879 г.) французские антропологи провозглашали тосты за русского царя, ибо они первыми осознали, что к свободе мысли демократия не имеет никакого отношения (В.Б.Авдеев 2002: 25-30).