Для того, чтобы ответить на поставленный в названии статьи вопрос, следует, во-первых, дать определение обоим терминам – «языковое сознание» и «языковое подсознание».

Под понятием «языковое сознание» обычно понимаются «образы сознания, овнешняемые языковыми средствами: отдельными лексемами, словосочетаниями, фразеологизмами, текстами, ассоциативными полями и ассоциативными тезаурусами как совокупностью этих полей. Образы языкового сознания интегрируют в себе умственные знания, формируемые самим субъектом преимущественно в ходе речевого общения, и чувственные знания, возникающие в сознании в результате переработки перцептивных данных, полученных от органов чувств в предметной деятельности» [Е.Ф.Тарасов, 2000, с. 3].

Поддерживая необходимость психолингвистического исследования овнешняемых языковыми средствами психических образов, вместе с тем отметим, что понятие «сознание» в обычно используемом словосочетании «языковое сознание» теряет свою возможность противопоставляться понятию «языковое подсознание». Если же помнить, что львиная доля психических процессов падает именно на подсознание (своего рода психологический топик), то смысл противопоставления сознания/подсознания представляется более чем актуальным.

В определении языкового сознания следует, по нашему мнению, ориентироваться на психологические представления, где под сознанием, в частности, понимается «открывающаяся субъекту картина мира, в которую включён и он сам, его действия и состояния» [А.Н.Леонтьев, 2000, с. 166], «особый психический процесс, в результате которого в психике человека (то есть в множестве субъективных образов) образуется особый образ – образ "Я"» [А.Ф.Корниенко, 2010, с. 252 и др.]. Такое представление о сознании, где в знание субъекта о мире включается и знание о собственном существовании, о существовании собственного «Я», вполне соответствует внутренней форме термина – «со-знание», «совместное знание» (знание субъекта об окружающем мире совмещается с его знанием о существовании в этом мире его самого как носителя психики, его «Я»).

Если базироваться на указанных психологических основаниях, то под языковым сознанием следует понимать выраженное в языке-речи знание субъекта об окружающем мире, совмещённое с его знанием о существовании в этом мире его самого, его «Я». Как известно из возрастной психологии, человек как личность рождается дважды. Первый раз как личность он рождается тогда, когда в его речи появляется местоимение я, связанное с формированием внутреннего образа «Я». Тогда, строго говоря, и рождается языковое сознание. Что касается выраженных в языке-речи ментальных образов, «формируемых субъектом преимущественно в ходе речевого общения, и чувственных знаний, возникающих в результате переработки перцептивных данных, полученных от органов чувств в предметной деятельности», но при этом не совмещённых с знанием о существовании-бытии в этом мире самого субъекта как отдельного «Я» или не актуализировавших это совмещённое знание, то к таким, репрезентированным в языке-речи ментальным образам и чувственным знаниям в большей степени относится понятие языкового подсознания.

О необходимости различения понятий языковое сознание и языковое подсознание мы уже писали [А.В.Пузырёв, 1991, с. 244-246]). О диалектике взаимоотношения сознательного и бессознательного психического в указанном плане, на наш взгляд, убедительно говорится в известной статье Р.О.Якобсона [Р.О.Якобсон 1978].

Заметим, что предлагаемое разграничение языково-речевых феноменов языкового сознания и языкового подсознания имеет одним из своих оснований внутреннюю форму обозначения самой науки – «психолингвистика» (психо- ‘душа’ + лингвистика, т.е. буквально ‘лингвистика души’, т.е. ‘лингвистика подсознания’, наука, исследующая языковое овнешнение подсознания). В принятой нами логике разграничения языкового сознания и языкового подсознания психолингвисты чаще всего сосредоточены на изучении именно языкового подсознания.

Какие именно известные (психо-)лингвистические проблемы следует иметь в виду, когда мы обращаемся к проблематике языкового сознания? Заметим попутно, что в рамках настоящей статьи эти проблемы мы можем только обозначить. В самом общем плане, к проблематике языкового сознания должны быть отнесены исследования я- и мы-высказываний.

Во-первых, к таким известным в лингвистике проблемам следует отнести исследование перформативов, т.е. слов или высказываний, равноценных какому-либо поведенческому акту (действию, поступку).

Как известно, перформативы:

1) равнозначны действию: благодарю, клянусь, приветствую, настаиваю, прошу прощения, обещаю и т. д.;

2) лишены признака истинности/ложности, так как попросту «действенны»;

3) автореферентны, поскольку эти глаголы отсылают говорящего к самому себе (через его «Я»);

4) совпадают с моментом речи;

5) характеризуются модальностью реальности;

6) соответствуют социально принятым отношениям, некоторому церемониалу, этикету;

7) существуют лишь в момент произнесения, поэтому невоспроизводимы;

8) обычно используются в форме глагола 1-го лица, единственного числа, настоящего времени, изъявительного наклонения, действительного залога [Н.Д.Арутюнова, 1976; 1990; И.П.Сусов, 2006; Л.Е.Тумина, 2015 и др.].

Во-вторых, к такого рода проблемам следует отнести пока менее популярную, но не менее интересную проблему языково-речевого выражения оптимистичности/пессимистичности языковой личности. Нами была предложена и в работах наших учеников уточнена и использована методика определения степени выраженности оптимизма/пессимизма в речи говорящего [см.: С.А.Байшева, 2005; Ю.В.Котова, 2012, 2013 и др.]. Отметим попутно, что в базовых своих позициях относительно проблемы речевого выражения оптимизма/пессимизма языковой личности мы опираемся на известное исследование М.Э.П.Зелигмана [М.Э.П.Зелигман, 1997].

В качестве иллюстрации указанной методики приведём один из примеров анализа конкретных высказываний:

Порой мне кажется, что в жизни мне везло [И.Медведева, 2011, с. 35].

В данном высказывании присутствует позитивная оценка конкретной языковой личностью конкретных явлений в её жизни.

Параметр постоянства. По этому параметру позитивная оценка в данном высказывании носит непостоянный характер: глагол совершенного вида «везло» в прошедшем времени указывает на законченный характер действия (то есть, везение было, но теперь его совсем нет). На ограничения в этом «везении» указывает и наречие «порой», т.е. иногда, не всё время (-1).

Параметр широты. По этому параметру позитивная оценка носит повсеместный, не ограниченный в пространстве характер (+1).

Параметр персонализации. По этому параметру человек не берет на себя ответственность за своё «везение», ему оно только «кажется», причём только лишь «порой», т.е. он не уверен в удачливости как одной из постоянных своих характеристик (-1).

Вывод: в данном высказывании демонстрируется умеренный пессимизм конкретной языковой личности (-1).

К случаям манифестации языкового сознания, в-третьих, следует относить различные способы вербализации говорящим своей субъективной оценки той реальности, в которой он оказался. В наиболее очевидной морфологической форме – это использование модальных слов, выражающих уверенность или неуверенность говорящего в соответствии высказанного сообщения (мира слов) описываемой реальности (миру вещей). Например: Естественно, на улице было сыро, и долго погулять им не удалось.

В четвёртых, к ярким примерам манифестации языкового сознания будут относиться различные высказывания с местоимениями я, мы, мой, твой, наш, ваш и т.п.

В связи с празднованием в этом году 70-летия со Дня Победы в Великой Отечественной войне обратим внимание и произведём разбор – на предмет выраженности языкового сознания – стихотворения Н.П.Майорова «Мы», ставшего поэтическим кредо целого поколения – поколения, победившего в Войне.

Начинается стихотворение с местоимений первого лица «я», «мы», «нам» и притяжательного местоимения «мой», «моё». В отличие сегодняшнего дня эти местоимения – не проявление эгоизма и индивидуализма, – они изначально вписываются в коллективное «мы»:

Есть в голосе моём звучание металла.

Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.

Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог.

Но только пусть под именем моим

Потомок различит в архивном хламе

Кусок горячей, верной нам земли,

Где мы прошли с обугленными ртами

И мужество, как знамя, пронесли (9)[1].

Языковое подсознание манифестируется всего лишь одной строкой из восьми: Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог. Но даже эта строка может рассматриваться как пример двух структурно неполных предложений с пропущенными местоимениями («моё») – и тогда тоже должна будет рассматриваться как манифестация языкового сознания. Все остальные строки манифестируют языковое сознание поэта в собственном смысле этого слова.

Обращает на себя внимание использование глагольной категории времени: в тексте используются главным образом формы прошедшего и будущего времени. Сочетание этих форм и создаёт неповторимый облик текста:

Мы жгли костры и вспять пускали реки.

Нам не хватало неба и воды.

Упрямой жизни в каждом человеке

Железом обозначены следы –

Так в нас запали прошлого приметы.

А как любили мы – спросите жён!

Пройдут века, и вам солгут портреты,

Где нашей жизни ход изображён.

Мы были высоки, русоволосы.

Вы в книгах прочитаете, как миф,

О людях, что ушли не долюбив,

Не докурив последней папиросы (9).

Поэт смотрит на настоящее из будущего, он понимает, что портреты его поколения в будущем солгут, что его овеянное героизмом настоящее многими потомками будет восприниматься как нечто ненастоящее и иллюзорное (он так прямо и говорит – «как миф»). Степень выраженности языкового сознания здесь максимальна. Даже в строках:

Вы в книгах прочитаете, как миф,

О людях, что ушли не долюбив,

Не докурив последней папиросы –

где вроде бы нет местоимений первого лица, содержатся лексические замены этих местоимений: Люди, что ушли не долюбив, Не докурив последней папиросы, – это лексическая замена всё того же личного местоимения «мы».

Обратим внимание на точно подобранные деепричастия:

О людях, что ушли не долюбив,

Не докурив последней папиросы.

Есть большая разница в деепричастных формах «недолюбив» и «не долюбив», «недокурив» и «не докурив». Первые из этих форм (недолюбив, недокурив) означали бы неполноту, недостаточность действия [Словарь русского языка, 1986, с. 434], вторые – которые и использует автор – отсутствие (= отрицание) доведения действия до его завершения, конца [Словарь русского языка, 1985, с. 407]. Поэт как бы говорит, что люди его поколения ушли отдать жизнь за свою Родину, не доведя до завершения ни самых главных, ни самых бытовых своих дел. Мы используем форму «как бы», поскольку данная мысль в тексте прямо не выражена – речевым сигналом её служат деепричастные формы.

Тема стремления к высшим духовным ценностям развивается и в дальнейших строках (ср.: Когда б не бой, не вечные исканья…):

Когда б не бой, не вечные исканья

Крутых путей к последней высоте,

Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,

В столбцах газет, в набросках на холсте (9).

Это противопоставление высших ценностей жизни и её прозы, признание более ценными поиски духа (а не мелькать в столбцах газет, в набросках на холсте) – характерно для Николая Майорова. Стремление к высшим духовным ценностям его поколения и лежит в основе эпического характера его лирического повествования:

Но время шло. Меняли реки русла.

И жили мы, не тратя лишних слов,

Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных

Да в серой прозе наших дневников.

Мы брали пламя голыми руками.

Грудь раскрывали ветру. Из ковша

Тянули воду полными глотками

И в женщину влюблялись не спеша (9-10).

Тема любви, возникающая у Н.Майорова, для него не случайна – у него есть много прекрасных стихотворений на эту тему – «Рождение искусства» (16-17), «Весеннее» (24-26), «Ветер» (27), «Мой отъезд» (34-35), «Обрыв» (37-38), «Отелло» (39-40), «В тот день, когда я был ещё не твой…» (41), «Что значит любить» (43-44), «Вокзал» (45-47), «Здесь всё не так…» (51), «Я был её. Она ещё всё помнит…» (52) и мн. др.

Но тема любви к женщине у Николая Майорова неразрывно связана с темой любви к Родине. По крайней мере, это явно звучит в продолжении стихотворения:

И шли вперёд, и падали, и, еле

В обмотках грубых ноги волоча,

Мы видели, как женщины глядели

На нашего шального трубача.

А тот трубил, мир ни во что не ставя

(Ремень сползал с покатого плеча),

Он тоже дома женщину оставил,

Не оглянувшись даже сгоряча.

Был камень твёрд, уступы каменисты,

Почти со всех сторон окружены,

Глядели вверх – и небо было чисто,

Как светлый лоб оставленной жены (10).

Для людей майоровского поколения не было вопроса, что для них важней: любовь к конкретной женщине или любовь к своей прекрасной стране. Любовь к своей стране для этих людей была превыше всего. Они были готовы защитить её от любого врага. И эта готовность делала их непобедимыми:

Так я пишу. Пусть неточны слова,

И слог тяжёл, и выраженья грубы!

О нас прошла всесветная молва.

Нам жажда зноем выпрямила губы.

Мир, как окно, для воздуха распахнут,

Он нами пройден, пройден до конца,

И хорошо, что руки паши пахнут

Угрюмой песней верного свинца (10).

Ощущение непобедимости очень точно формулируется в приведённых строках:

О нас прошла всесветная молва...

Мир, как окно, для воздуха распахнут,

Он нами пройден, пройден до конца…

Мы понимаем, что данное ощущение никак не вписывается в популярные в нынешних СМИ слова о 30-40-х годах как о годах сплошных репрессий и ужасов (что это не совсем так или, что точнее, совсем не так, говорят серьёзные исследования последних лет: [Р.К.Баландин, С.С.Миронов, 2006; Ю.И.Мухин, 2005 и др.]). Но настоящие стихи никогда не могут быть написаны одураченным и оболваненным человеком. Об этом справедливо говорил ещё В.Г.Белинский: «Каждое поэтическое произведение есть плод могучей мысли, овладевшей поэтом. Если б мы допустили, что эта мысль есть только результат деятельности его рассудка, мы убили бы этим не только искусство, но и самую возможность искусства. В самом деле, что мудрёного было бы сделаться поэтом, и кто бы не в состоянии был сделаться поэтом по нужде, по выгоде или по прихоти, если б для этого стоило только придумать какую-нибудь мысль, да и втискать её в придуманную же форму?.. Искусство не допускает к себе отвлечённых философских, а тем менее рассудочных идей: оно допускает только идеи поэтические, а поэтическая идея – это не силлогизм, не догмат, не правило, это – живая страсть, это – пафос...» [В.Г.Белинский, 1981, с. 249.].

Допустить мысль о том, что поэтическим кредо целого поколения могло стать стихотворение, не являющееся «плодом могучей мысли», – всё равно что допустить необъективность признанных достижений в области психологии творчества (ссылок в данном случае делать не будем, поскольку речь идёт о своего рода топике). Такую мысль логика наших рассуждений принять не может, тем более что мы проводили и собственное исследование в этой области [А.В.Пузырёв, 2013].

Завершается стихотворение «Мы» уверенностью в бессмертии памяти о своём поколении:

И как бы ни давили память годы,

Нас не забудут потому вовек,

Что, всей планете делая погоду,

Мы в плоть одели слово «Человек»! (10)

Да, подвиг майоровского поколения известен и общепризнан. Это победа в Великой Отечественной войне. Подвиг нынешнего поколения России пока неизвестен. Будем надеяться, что он ещё впереди.

В рамках обсуждаемого вопроса для нас важно то, что стихотворение Н.П.Майорова «Мы» является ярчайшим примером манифестации языкового сознания, выраженной в прекрасной поэтической форме.

Для нас несомненно, что проблематика собственно языкового сознания – это чрезвычайно интересная, перспективная и недостаточно изученная область психолингвистических и лингвопсихологических исследований.

 

Литература

Байшева С.А. Речевое выражение оптимизма и пессимизма в дневниках Л.Н.Толстого (1853, 1910 годы) // Язык и мышление: Психологический и лингвистический аспекты. Материалы 5-ой Всероссийской научной конференции (Пенза, 11-14 мая 2005 г.) / Отв. ред. проф. А.В.Пузырёв. – М.; Пенза: Институт языкознания РАН; ПГПУ имени В.Г.Белинского; Администрация г. Пензы, 2005. С. 146-151.

Баландин Р.К., Миронов С.С. «Клубок» вокруг Сталина. – М.: Вече, 2006. 320 с.: ил. – (Тысячелетие русской истории).

Белинский В.Г. Статьи о Пушкине: Статья пятая // В.Г.Белинский. Собр. соч.: В 9-ти т. Т. 6. Статьи о Державине; Статьи о Пушкине; Незаконченные работы. М.: Худож. лит., 1981.

Зелигман М.Э.П. Как научиться оптимизму: Советы на каждый день. – М.: Вече, 1997. 432 с. (Self-Help)

Корниенко А.Ф. Психика и сознание: возникновение и развитие. – Казань: Изд-во "Печать-Сервис-XXI век", 2010. 374 с.: ил.

Котова Ю.В. Языковые аспекты классификации оптимистичных/пессимистичных высказываний /Ю.В.Котова // Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение. – Челябинск: Изд-во ЧелГУ, 2012. – № 28 (282). – С. 91-94.

Котова Ю.В. Актуальность изучения языкового выражения оптимизма/пессимизма для теории языка /Ю.В.Котова // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С.Пушкина. Филология. – СПб: Изд-во ЛГУ, 2013. – № 4. – Том 1. – С. 114-120.

Леонтьев А.Н. Лекции по общей психологии. – М.: Смысл, 2000.

Медведева И. Стараюсь жить осознанно // Psychologies. – 2011. – № 56. – C. 35.

Мухин Ю.И. Убийцы Сталина. – М.: Яуза, 2005. 672 с. – (Русская правда).

Пузырёв А.В. Анаграммы Ф. де Соссюра: языковое сознание, языковое подсознание и языковая личность // Психолингвистика и межкультурное взаимопонимание: Тезисы докладов X Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации (Москва, 3-6 июня 1991 года). М., 1991. С. 244-246.

Пузырёв А.В. Некоторые проблемы психологии литературного творчества // Язык и мышление поэта и писателя: Психологические и лингвистические аспекты: Материалы XIII-й Международной научной конференции (Ульяновск, 15-18 мая 2013 г.) / Отв. ред. проф. А.В. Пузырёв. М.: Ин-т языкознания РАН, Институт русского языка РАН; Ульяновск: Ульяновский гос. ун-т, 2013. С. 72-100.

Словарь русского языка: В 4-х т. / Под ред. А.П.Евгеньевой. – 3-е изд., стереотип. – Т. 1. А – Й. М.: Русский язык, 1985.

Словарь русского языка: В 4-х т. / Под ред. А.П.Евгеньевой. – 3-е изд., стереотип. – Т. 2. К – О. М.: Русский язык, 1986. С. 434.

Сусов И.П. Лингвистическая прагматика : Учебник для студентов, магистрантов и аспирантов (докторантов). – М.: Восток-Запад, 2006. 200 с.

Тарасов Е.Ф. Языковое сознание – перспективы исследования: (предисловие) // Языковое сознание: содержание и функционирование. XIII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Тезисы докладов. Москва, 1-3 июня 2000 г. М., 2000. С. 3-4.

Тумина Л.Е. Перформатив [Электронный ресурс] // http://ped_recheved.academic.ru/152/%D0%9F%D0%B5%D1%80%D1%84%D0%BE%D1%80... (Дата доступа: 16.03.2015).

Харрис Эд. Правила жизни //Эсквайр. – 2012. – №3 (2012). – C. 35-37

Якобсон Р.О. К языковедческой проблематике сознания и бессознательности // Бессознательное: Природа, функции, методы исследования. Т. 3. Тбилиси: Мецниереба, 1978. С. 156-167.