(совм. студ. Ек.Раевская)

Цель настоящей статьи – обратить внимание на специфику ключевого элемента художественного прозаического текста. Вопрос рассматривается на материале романа М.Семёновой «Валькирия».

Как мы уже писали [А.В.Пузырёв 1995: 24-25; 2014: 34], использование КЭ часто выступает как особый композиционный приём, суть которого может быть выражена формулой кольца: КЭ₁ – Р_т – КЭ_п, где КЭ₁ – первое употребление КЭ, Р_т – развитие темы, КЭ_п – последнее употребление KЭ, обогащённого – в результате развития темы – новым поэтическим смыслом.

Именно такой приём используется в романе Марии Семёновой «Валькирия».

Как известно, роман «Валькирия» написан от первого лица – рассказчицей. Главная героиня романа – девушка по имени Зима. Её главный императив – дождаться Того, кого она ждёт.

Первое употребление ключевого элемента почти ничем не выделяется, кроме того что указательное местоимение тот написано с большой буквы: «...И раздвинет унизанные росою кусты, выплывет из тумана долгогривый уверенный конь, и выедет на поляну Тот, кого я всегда жду.

 – Ты ли звала, девица? – спросит он, улыбаясь, а я слова разумного выговорить не смогу, только кивну... Я не умела представить ни голоса, ни лица, но не сомневалась – признаю немедля. И не забоюсь я его – да кого я боялась! А он будет сильный и большой, орёл против меня, птенчика желторотого. Что ж не быть птенчиком у такого-то под крылом. И взойдёт золотое, ликующее вешнее солнце, и покажется, что всю прежнюю жизнь я бродила в диком лесу, а теперь попала домой...» (М. Семёнова, 2014, с. 12)

Героиня вполне адекватно фиксирует, что её поведение и образ мышления не вполне типичны: «Я лежала и думала. В детстве мне метилось – у каждого есть Тот, кого он всегда ждёт. Потом подросла, поняла: не у каждого, лишь у немногих. Спроси семерых, шестеро брови сведут – что ещё за диво неслыханное? Моё вешнее солнце было бы им огоньком на болоте, ведущим в трясину с проторённой, надёжной тропы. А мне их ясная жизнь была вовсе не жизнью – сном тяжким вроде того, что мучил Злую Берёзу... Не могу лучше сказать» (М. Семёнова, 2014, с. 44).

Нетипичность склада мышления главной героини проявляется в том, что желание встретить Того, кого она всегда ждёт, становится своего рода лейтмотивом её поведения: «Нежата осторожно обнял меня, стиснул мою руку в своей, сердце молодое, знать, разгоралось. Но я вдруг увидела, как Тот, кого я всегда жду, грустно улыбнулся издалека. И Злая Берёза глядела через тын будто с укором... Я вздрогнула, стряхивая дурман» (М. Семёнова, 2014, с. 31); «Я безжалостно выкидывала на пол добро. И наконец вытащила два узорчатых платья. Остального не жалко, но с ними, хоть режь, разлучиться я не могла. Я их шила с мечтой показаться Тому, кого я всегда ждала...» (М. Семёнова, 2014, с. 54); «Помню, я лепетала какие-то слова, благодарила варяга... А саму так и жгло нехорошим стыдом оттого, что не был он Тем, кого я всегда жду» (М. Семёнова, 2014, с. 161); «Должно быть, я слишком долго молчала, и Славомир угадал, что разумного ответа не вынудит. А вынудит, так не какого хотел. Он взглядывал искоса, всё больше мрачнея. Вот встречусь я с Тем, кого я всегда жду, и окажется, что я совсем ему не нужна. Как мне Славомир...» (М. Семёнова, 2014, с. 219) и т.д.

В конце романа героиня встречает Того, кого она всегда ждала: «Ночь перед Самхейном повалила Злую Берёзу. Вывернуть её метель не осилила, но ствол пал, оставив необъятный пень в аршин высотою. Сойдёт снег, и могучие корни погонят вверх новую жизнь, сперва пень зальётся слезами, которых никто не посмеет собрать, а потом к вешнему солнцу рванётся новый побег, буйный, сильный, свободный от всякого колдовства...

Но тогда мне неоткуда было всё это знать. Я шла мимо громадных заснеженных елей и крепко держала древко копья. И думала, как войду сейчас в дом и затеплю очаг для Того, кого я всегда ждала» (М. Семёнова, 2014, с. 370-371).

Как мы уже неоднократно писали, законом бытия ключевого элемента художественного текста является его семантико-стилистическая вариативность.

Этот закон в полной мере проявляется и в романе «Валькирия».

Обратим внимание на вариативность формально-синтаксического характера. Опорное указательное местоимение Тот может выступать и в роли подлежащего, и в роли дополнения, и в роли обстоятельства, и даже сказуемого. Приведём соответствующие примеры:

– Подлежащее: …И раздвинет унизанные росою кусты, выплывет из тумана долгогривый уверенный конь, и выедет на поляну Тот, которого я всегда жду (М. Семёнова, 2014, с. 12); С тех-то пор появился у меня Тот, кого я всегда жду (М. Семёнова, 2014, с. 16); Я вошла во двор, и там, на крылечке нашего дома, прислонясь к двери, сидел Тот, кого я всегда жду (М. Семёнова, 2014, с. 170); А со мною был Тот, кого я всегда жду (М. Семёнова, 2014, с. 171); И если живёт где-нибудь на белом свете Тот, кого я всегда жду… (М. Семёнова, 2014, с. 324) и др.

– Дополнение: Я их шила с мечтой показаться Тому, кого я всегда ждала… (М. Семёнова, 2014, с. 54); А может, коса моя приглянется Тому, кого я всегда жду, он оставит её и будет сам плести-расплетать, пускать пальцы в русую гущину… всё равно её некуда нести срезанную, стянутую у корешка… (М. Семёнова, 2014, с. 135); Вот встречусь я с Тем, кого я всегда жду, и окажется, что я совсем ему не нужна. (М. Семёнова, 2014, с. 219); Я оглядывалась на него… снова припоминала свой он и думала о Том, кого я всегда жду. (М. Семёнова, 2014, с. 282); И кто-то другой, безжалостный и беспощадный, вдруг вопросил: а ну как я сама однажды поссорюсь с Тем, кого я всегда жду? (М. Семёнова, 2014, с. 243).

– Обстоятельство: Я ли это, мечтавшая лететь над лесами, над жемчужным засыпающим морем – навстречу Тому, кого я всегда жду?.. (М. Семёнова, 2014, с. 123).

– Сказуемое: Не был Нежата Тем, кого я всегда жду (М. Семёнова, 2014, с. 91).

Приведём соответствующую таблицу:

Синтаксические функции в предложении

	Подлежащее		Дополнение		Обстоятельство		Сказуемое		Всего
	К-во	%%	К-во	%%	К-во	%%	К-во	%%	К-во	%%
Тот, кого я всегда жду	21	47,7	21	47,5	1	4,5	1	2,3	44	100

Чрезвычайно широк круг лексики, обозначающей Того, кого всегда героиня ждала (выделение полужирным шрифтом наше. – А.П. и Ек.Р.):

Личное местоимение он (его, ему, о нём, него): Если бы смерть увела меня от Того, кого я всегда жду, моя душа тоже не полетела бы поспешно в ирий, предпочла бы мерзнуть и мокнуть, но не отступилась, век шла бы след в след, советовала, хранила... и плакала от неслышного счастья, если бы он раз в году нарочно теплил костёр, обогревал меня, жмущуюся за правым плечом... (М. Семёнова, 2014, с. 132); Мне упорно казалось, он был где-то рядом, вот-вот растворит дверь и войдёт... но день шёл за днём, день сменял день... (М. Семёнова, 2014, с. 148); И он, мудрый, знал это всегда, а я догадалась только теперь?.. (М. Семёнова, 2014, с. 190); И не забоюсь я его – да кого я боялась! (М. Семёнова, 2014, с. 12); Точно такой, каким я не раз встречала его во сне (М. Семёнова, 2014, с. 189); Вернее сказать, не на жизнь дралась одна я, он лишь держал оборону, не позволял коснуться себя и не отвечал, уходил от ударов и пятился, пятился в непроглядную снежную темноту, и я наседала что было духу, давясь слезами от ярости и бессилия, от невозможности заставить его как следует схватиться со мной и одновременно леденея от ужаса перед темнотой, в которую сама его загоняла... (М. Семёнова, 2014, с. 261); Это снова был Тот, кого я всегда жду, хотя таким я ни разу ещё его не видала (М. Семёнова, 2014, с. 262); Вот встречусь я с Тем, кого я всегда жду, и окажется, что я совсем ему не нужна. (М. Семёнова, 2014, с. 219); Как стану потом смотреть в глаза ему – и вспоминать их враждебными, слепыми и мутными от неприязни ко мне?.. (М. Семёнова, 2014, с. 243); Ещё год назад я не ведала о нём почти ничего. (М. Семёнова, 2014, с. 148); Последнее время я стала реже думать о нём. (М. Семёнова, 2014, с. 245) и т.п.

Возвратное местоимение себя: Вернее сказать, не на жизнь дралась одна я, он лишь держал оборону, не позволял коснуться себя и не отвечал, уходил от ударов и пятился, пятился в непроглядную снежную темноту, и я наседала что было духу, давясь слезами от ярости и бессилия, от невозможности заставить его как следует схватиться со мной и одновременно леденея от ужаса перед темнотой, в которую сама его загоняла... (М. Семёнова, 2014, с. 261); Век не оставлю, не погляжу на другого, только не пройди мимо неузнанным, не покинь, не устыдись себя оказать!.. (М. Семёнова, 2014, с. 98).

Указательное местоимение такой-то: Что ж не быть птенчиком у такого-то под крылом. (М. Семёнова, 2014, с. 12).

Существительное орёл: А он будет сильный и большой, орёл против меня, птенчика желторотого (М. Семёнова, 2014, с. 12).

Словосочетания суровый мой одинец: Но не шёл и не шёл ко мне суровый мой одинец, ведать не ведал, что ради него я из дому сбежала, воином стать решилась ради него... (М. Семёнова, 2014, 179); твёрдый камень: Твёрдый камень, тёплый от солнца (М. Семёнова, 2014, с. 243); мой Бог: Или это мой Бог решил прийти мне на помощь? (М. Семёнова, 2014, с. 261); один-единственный человек: Всегда был один-единственный человек (М. Семёнова, 2014, с. 366).

В некоторых случаях видоизменяется сам ключевой элемент и приобретает форму (выделения в примерах наши. – А.П. и Ек.Р.):

Тот, кого я узнаю с первого взгляда: Или, может, глухая тоска брала оттого, что и в этом дому не казался мне Тот, кого я узнаю с первого взгляда, Тот, кого я всегда жду? (М. Семёнова, 2014, с. 86);

Тот, кого со мной нет и не будет: Кому себя сохраняла? Тому, кого со мной нет и будет ли прежде, чем обрету уже зрак бесплодной старухи? (М. Семёнова, 2014, с. 306);

Тот, кто поцеловал меня в неметоне и Тот, с кем мы в два сердца рвались друг к другу и не могли сойтись:

Не было никогда красавца Некраса и пепельноволосого Хаука. Я не ведала, кто это такие. Я не слышала колдовских песен свирели, и мне не случалось задуматься, как это люди могли бы называть меня женой Славомира. Всегда был один-единственный человек. Тот, кого я всегда жду. Тот, кто поцеловал меня в неметоне, у непогасимого Перунова очага. Тот, с кем мы в два сердца рвались друг к другу и не могли сойтись, потому что жили в разных мирах (М. Семёнова, 2014, с. 366).

Ключевой элемент текста не может являться таковым без развития соответствующей темы. Тема узнавания в воеводе Мстивое Того, кого всегда ждала героиня, разворачивается постепенно.

Вот её первая мысль о воеводе:

Славомир весело добавил:

– Вот девку вашу, стрелять мастерицу, я сам первый бы взял.

Меня обдало холодом, от неожиданности я чуть не шагнула вперёд, но парни бессовестные – на лодье и на берегу – залились жеребячьим хохотом, Мстивой глянул на них, как хлестнул, и некая едва показавшаяся мне мысль юркнула обратно в потёмки, не дала себя рассмотреть (М. Семёнова, 2014, с. 31).

Вот её ретроспекция успешного прохождения воинского испытания, когда ей удалось слегка ранить известного своим мастерством воеводу:

– Достала, – сказал вождь удивлённо. Теперь я думаю, что удивился он уж очень старательно. Но тогда мне не показалось. Я поднялась на ломкие ноги, чувствуя немоту и боль во всём теле, и поняла, что вот сейчас разревусь (М. Семёнова, 2014, с. 184).

Я успела заметить: вождь переглянулся со Славомиром и улыбнулся одними глазами. Странно, подумала я. Прежние мои успехи его жестоко печалили.

Девка глупая!.. Мне уж казалось – я сама застигла его у озера на поляне. И сумела достать не случайно и не потому, что он это позволил, но по собственной ловкости и сноровке, в честном единоборстве! И третье-то испытание – в святой храмине за гридницей, где жил Перун и где никто из нас, молодших, ещё не был ни разу, – не испытание вовсе, а так, черёд отвести... Может, тому воевода и улыбался (М. Семёнова, 2014, с. 185)

Вот описание поведения воеводы после ранения главной героини стрелой из лука:

Новогородцы отняли лук у стрелявшего, и высокий воин в кольчуге огрел его по затылку – больше для нас. Кажется, они ждали расправы.

Немалое время вождь смотрел на них и молчал, и скулы у него были белые, и мне впервые казалось, что выдержка могла ему изменить (М. Семёнова, 2014, с. 236-237).

Вот героиня, полагая, что речь идёт о другой девушке (Голубе), оказывается невольной свидетельницей разговора между её наставником Хагеном и вождём-воеводой Мстивоем о ней самой:

Я почувствовала, что покрываюсь испариной.

– Негоже, чтобы такой род прекращался, – сказал мой наставник, и я сразу вспомнила рыбьи раскрашенные пузыри на стене, рядом с луком, которого не обхватила бы моя ладонь. Мстящий Воин...

– Если бы ты мог видеть её, отец.

Я не справилась с собой, открыла глаза. Показалось? Или вправду эти слова сказал совсем другой человек, не тот, что стоял на кургане третьего дня, правил тризну по Славомиру?.. Старый Хаген лишь усмехнулся:

– Я знаю её много лучше, чем тебе кажется. Я хотел бы взять на руки вашего сына и убедиться, что у него такой же галатский нос, как у тебя.

Вождь вздохнул:

– Такой второй нет на свете...

Ой, Голуба, застонала я про себя. Ой, Голуба!.. В два раза велико ей было серебряное запястье. Привязывала шнурком, а всё равно потеряет. По Некрасу восплакала!.. И обожгло: неужели для неё пощадил? Он мог это сделать. Он мог. Тихо он вымолвил:

– Моя была бы... в жемчужной кике ходила бы... (М. Семёнова, 2014, с. 309-310)

Вот пришедшее к героине понимание, что вождь любит именно её, а не другую:

Вождь почти висел у меня на плечах, я в потёмках не различала лица, мы шатались, как пьяные, и нависало над нами что-то бесформенное, черней самой черноты, изготовившееся схватить, вырвать из кольца моих рук, навсегда унести обречённую жизнь... не стоять под берёзой, не отказываться от угощения, не пить молока...

– Моя была бы... в жемчужной... кике ходила бы... – предпоследним усилием разомкнул губы варяг. Голуба, вспомнила я. Ой, Голуба!.. Извечным древом любви была у галатов берёза. Голуба привязывала шнурком серебряное запястье. С Некрасом утешится. Или с другим, кого строгий батюшка наречёт. Где же ей догадаться, как любил её воевода, как себя забывал ради неё. Куда там себя – ужас вымолвить, род, продления не узнавший... Мстивой между тем разлепил чёрные губы для нового стона:

– Кольчугу на белую грудь не вздевала бы...

И замолк, и совсем подломились колени, жизнь гасла в нём, как ни пыталась я её снова возгнесть. Нет, мне не вытащить его из этого леса, я сама уже мало что разумела сквозь непосильную тяжесть, ломавшую мне спину... Я проковыляла ещё полных девять шагов, и тогда только вломилось в сознание, что он говорил не о Голубе. Он говорил обо мне. Я должна была что-то отмолвить, я открыла рот, понятия не имея, что возговорю... ветер хлестнул в лицо снегом, я проглотила его, задохнулась и стала отплёвываться, в глазах плыли круги, я наконец просипела:

– Потерпи... ещё немножечко... (М. Семёнова, 2014, с. 361-362)

Здесь же приводится целая вереница мыслей, складывающихся в одно целое – что вот здесь, на грани жизни и смерти, героиня и встретила Того, кого она всегда ждала:

...Как же он не хотел, чтобы я вступала в дружину. С оружием баловалась. Кольчугу на тело белое примеряла... Ой, Злая Берёза, что же ты натворила, Злая Берёза!

...Как он хранил меня в поединке, в день Посвящения, когда летела над нами гремящая Перунова колесница. Как после учил уму-разуму, чтобы никто не обидел, даже привыкший бить в спину, исподтишка... Грести не давал... Как же он берёг и любил меня, этот воин, без памяти и без меры любил с того самого дня, когда впервые увидел, с того злосчастного дня, когда нарушенный гейс пометил ему радоваться, посулил недолгую жизнь!.. (М. Семёнова, 2014, с. 361-362)

В результате развития темы – темы узнавания в воеводе Мстивое Того, кого героиня всегда ждала – финальное использование ключевого элемента звучит как гимн Чистой Девы, честно и достойно прошедшей долгий и тяжёлый путь испытаний:

Я шла мимо громадных заснеженных елей и крепко держала древко копья. И думала, как войду сейчас в дом и затеплю очаг для Того, кого я всегда ждала (М. Семёнова, 2014, с. 370-371).

 

Роман «Валькирия» тем и интересен, что это художественный прозаический текст, основанный на использовании ключевого элемента. У тех, кому не близки переживания героини, её стремление сделать безупречный выбор, использование данного ключевого элемента вызывает раздражение. В своей статье Е.Клещенко цитирует или моделирует многие высказывания такого характера:

«И сюжет-то какой пошлый! Любила незнамо кого, знакомых мужиков – не любила (сразу видно, что баба писала!), все хотела чего-то, а кого - опять же не знала, завела себе меч и стала им всех крошить, да будто мало еще пошлостей, вместо того чтобы, как подобает истеричной девственнице, закончить свой жизненный путь бесславной смертью в преклонном возрасте – нашла-таки свою истинную любовь! Да меня при десятом упоминании Того, кого она всегда ждет, едва не вырвало! "Азбука" рехнулась, что приняли эту рукопись. Дамские сантименты. На свалку» (Е.Клещенко, 1997).

На самом деле, Зима Желановна представляет собой иллюстрацию архетипического образа Чистой Девы – с её ярко выраженным мифологичным мышлением. Но художественную разработку, пробуждение мифологического, архетипического мышления Мария Семёнова и обозначает как один из императивов своего творчества:

Просто мне всегда казалось более интересным писать не о великих исторических событиях, а о том, почему люди того времени действовали так, а не иначе, как они на жизнь смотрели, как они мир себе представляли. И чем больше я углублялась в тогдашнее мифологическое мышление, тем больше понимала, что писать исторический роман, исходя только из политико-экономических соображений, как нас в школе учили, невозможно. Потому что мифологическое мышление настолько мощно влияло на человека, настолько оно определяло его поступки, которые современная логика объяснить совершенно не в состоянии, что там реально проявлялось влияние богов, мистических сил и так далее, потому что когда человек во что-то верит, как в каменную гору, то это что-то становится объективной реальностью, данной ему в ощущениях. На эту тему я могу говорить долго и приводить примеры... (С.Бережной 1997).

 

По поводу романа «Валькирия» Е.Клещенко справедливо пишет: «Итак, в романе "Валькирия" существует второй план, некий глубинный слой, которого не замечают, или не хотят замечать, ненавистники "розовых соплей". Мир магических связей между явлениями. Мир, в котором властвует воля богов и тот самый рок, над которым даже боги не властны.

Внимательный читатель заметит, что никакого фанатизма в стремлении к Великой Любви у Зимушки нет. Она рада бы избавиться от этого, стать как все. Напомним, что "быть не как все", быть изгоем – в те времена нисколько не увлекательно и не лестно, а страшно и стыдно. Как сейчас остаться без квартиры или подцепить нехорошую болезнь. Хуже, – ибо сейчас даже в таких ситуациях отыскивается трагическое величие. А тогда... Кто не замужем – перестарок. Кто вне рода – ублюдок (технический термин, плавно переходящий в бранное слово). Никакого морального удовлетворения от одиночества – до эпохи романтизма еще десять веков, и одиночка всегда хуже многих, никогда – не лучше.

Так почему ей не удается правильная жизнь? За что так, в самом деле, бедную девушку? Почему, как только она встречает приличного человека, сразу происходит какая-нибудь пакость? Прямо рок какой-то...

Именно рок. В мире, где богини ткут нити человеческих судеб, – знамениям, явленным во сне, верят и князья, и простые смертные. Только дураки и безумцы пренебрегают этими вестями. Если ты отказываешь достойным женихам оттого, что видишь во сне кого-то, наяву никогда не виденного, – так вершится предначертанное, так суждено, так нужно, хотя ничего веселого в этом нет. Зима все время помнит, в чем ее долг и что для нее – предательство. Не девичьи бредни и не печальный благоразумный отказ от них - долг и предательство. Именно эти слова, именно так мыслится и чувствуется. Зима ждет не "суженого" из чувствительной песенки, а сужденного. Веленного богами. Точнее, той единственной богиней, чьи наставления людям нельзя узнать из прародительских заветов, а можно лишь угадать.

Норны сильнее других богов, даже тех, которые подарили мужам мечи, а женам прялки. На человека, исправляющего порченую Долю, светлые боги смотрят снисходительно. Чтобы спасти свой род и вождя, Зима должна была сменять девичий убор на кольчугу кметя. Не более и не менее. Именно такова была "воля судеб" – и откажись она, прояви благоразумие, все кончилось бы плохо, мир стал бы немного хуже, чем ему полагается.

Будь в IX веке на берегах Нево побольше грамотных людей, запись о тех событиях могла бы быть, например, такой: "Над родом, к которому принадлежал злосчастный, срубивший дерево, с тех пор тяготело проклятие: никто из них не смел ходить в лес. И была в том роду девушка, которую иные назвали бы одержимой. Выйдя из детских лет, преисполнилась она безумной уверенности, что судьба ее непохожа на другие судьбы и что мужем ей станет герой. Немного ей было радости от того, ибо всякий раз, как добрый человек был готов назвать ее своей женой, она говорила "нет", думая сказать "да". А было так, что подошел к ее селению славный вождь, и зане проклятие было сильно, оказался нарушенным запрет, данный ему. Гибель его стала бы великой скорбью для окрестных земель, ибо лишились бы они защиты. Но предначертано было, чтобы дева, умершая и родившаяся вновь, ратный труд на себя принявшая, взяла на себя проклятие рода и проклятие вождя, когда сошлись они воедино, – и так все они были избавлены от гибели, и свершилась ее судьба". <…>

Лично мне не внушает сомнения жанровая принадлежность "Валькирии": сражение человека и рока, долгожданный и невозможный счастливый конец...» (Е.Клещенко 1997).

Фактически Е.Клещенко указывает на состоявшееся приращение нового художественного смысла в романе, на то, что первое и последнее употребления ключевого элемента семантически не равны друг другу – а это свидетельствует именно о ключевом характере сочетания слов Тот, которого я всегда ждала. Напомним, что именно это сочетание слов образует подзаголовок романа: Тот, которого я всегда жду.

Огромное значение романа «Валькирия» заключается в том, что в нём дан, с нашей точки зрения, убедительный женский образ – образ женщины, умершей и родившейся вновь для Того, которого она всегда ждала.

Существуют ли такие женщины в реальности? – Нам думается, да. Конечно, их не может быть много по определению. Именно к таким, например, относится Тамара Сычёва, см. её книгу «По зову сердца» (Т.Сычёва 1952). Но это уже другой вопрос, другая тема, может быть, другого исследования.

 

Цитируемая литература:

Бережной С. Фэнтези и историческая проза [Электронный ресурс] : беседа с Еленой Хаецкой и Марией Семеновой // Белый тезис. 1997. Октябрь. URL: www.barros.rusf.ru/article110 (дата обращения: 18.04.2015).

Клещенко Е. Легенды вырастают из травы. Заметки о прозе Марии Семеновой [Электронный ресурс] : // Белый тезис. 1997. Сентябрь. URL: http://semenova.olmer.ru/stat/stat2.shtml (дата обращения: 18.04.2015).

Пузырёв А.В. Анаграммы как явление языка: Опыт системного осмысления. – М.; Пенза: Ин-т языкознания РАН, ПГПУ им. В.Г.Белинского, 1995. 378 с.

Пузырёв А.В. О системном подходе в лингвистике : учебное пособие для студентов филологических специальностей. – М. : ВНИИгеосистем, 2014. 520 с. (серия «Библиотека духовной культуры», вып. 47).

Семёнова М. Валькирия. Тот, которого я всегда жду. – СПб: Азбука, 2014. 372 с.

Сычёва Т. По зову сердца. Записки артиллериста. – М.: Мол. гвардия, 1952. 232 с.