Данная статья не может быть посвящена анализу лингвистической теории эмоций, предложенной В.И.Шаховским (см., напр.: [В.И.Шаховский 2008а; 2008б и мн. др.]), по нескольким причинам. Главная из них заключается в том, что Виктором Ивановичем на самом деле предложена целостная и тщательно разработанная теория, а широта охвата лингво-эмоциональных феноменов вполне заслуживает того, чтобы оценить проделанную В.И.Шаховским работу как создание лингвистической энциклопедии эмоций.

В области лингвоэмотиологии В.И.Шаховским проделана огромная работа. Им описаны средства и способы категоризации эмоций в русском, английском, немецком языках, введены такие продуктивные научные понятия, как эмотивная валентность, эмотивный текст, эмотивная номинация, эмотивная деривация, эмотивная компетенция и т.д. Им представлены различные способы лексикографической фиксации эмотивной семантики слова. Для того чтобы проделать ту огромную работу, которая была проделана, от учёного в огромной степени потребовалось то особое качество ума, которое акад. И.П.Павлов сформулировал как «сосредоточенность мысли на предмете, т.е. стремление мысли держаться на том вопросе, который намечен для разрешения, – дни, недели, месяцы, годы, а в иных случаях и всю жизнь» [И.П.Павлов 1991: 7]. Поскольку из восьми признаков ума знаменитый академик поставил указанное качество на первое место, постольку можно утверждать, что верность выбранной проблеме характеризует истинного учёного. Этим качеством – верностью выбранному научному направлению – в огромной степени отличается и В.И.Шаховский.

В настоящей статье мы можем высказать лишь отдельные замечания по тем суждениям Виктора Ивановича, которые вызывают у нас эмоциональную реакцию. Разумеется, для того чтобы оставаться в рамках научного дискурса, мы обязаны сделать всё, чтобы придать своим эмоциональным реакциям вполне рациональную (может быть, даже рационалистичную) форму.

Первым шагом для придания эмоциональным реакциям рационалистичной формы должно стать напоминание о том, что в научной и практической работе нами используется субстратная методология, предложенная философом А.А.Гагаевым и несколько модифицированная нами для (психо)лингвистических и психологических исследований. Эта методология может быть представлена в виде достаточно простой таблицы (см.: А.А.Гагаев 1991; 2005).

Жирными римскими цифрами в левом столбике этой таблицы обозначены ступени погружения в предмет: от исходных причин и условий его появления (I), внутреннего закона его развития (II) – через его внутреннюю причинность, обусловленность и необходимость (III) – к материальному факту как проявлению указанного закона (IV) и к интерпретации, восприятию данного материального факта (V).

В терминах логики это выглядит как разграничение пяти степеней отвлечённости-конкретности знания о предмете (всеобщее, общее, конкретно-абстрактное, особенное, единичное).

В понятиях онтологии такое разграничение выступает как различение пяти ступеней сущности предмета – его бытия, сущности, необходимости, явления и действительности.

Жирными арабскими цифрами в верхней строке таблицы обозначены целевые подсистемы рассмотрения выбранного предмета. И здесь наблюдается движение мысли от абстрактного к более конкретному знанию:

от вопросов генезиса, происхождения (1), вопросов логики построения модели (2) –

через динамические, процессуальные, деятельностные аспекты проблемы (3) –

к вопросам о функциях и целях деятельности (4) и к вопросу о конкретном субъекте, типе, воплощающем те или иные закономерности языка или жизни/смерти (5).

По отношению к лингвистическим построениям нами предлагается разграничение пяти ступеней сущности языка: мышление – язык в собственном смысле этого слова – психофизиология – речь – общение. Более подробно с характером используемой нами методологии можно познакомиться в: [А.В.Пузырёв 2010]. В итоговом варианте используемая схема выглядит следующим образом:

Использование универсальной схемы научного исследования делает очевидными некоторые общие места. Одним из таких общих мест является то, что в мире вообще и в языке в частности следует различать действие всего лишь двух кардинальных законов изменений: закон саморазвития и самоорганизации, с одной стороны, а с другой стороны – закон стагнации и саморазрушения. Закон саморазвития и самоорганизации системы проявляется в её усложнении, в усложнении её внутренних и внешних связей, в то время как при действии закона стагнации и саморазрушения системные связи внутреннего и внешнего характера становятся проще.

Указанным законам изменения систем (законам самоорганизации и разрушения) соответствуют, например, законы физики. В физике существует понятие энтропии. По мнению известного австрийского физика Л.Больцмана, энтропия – мера беспорядка в системе: минимум энтропии наблюдается в совершенным образом организованных системах, а максимальная энтропия соответствует полному хаосу. Всякая система, состоящая из очень большого числа частиц, будет переходить от состояний менее вероятных к состояниям более вероятным, осуществляющимся большим числом способов. Все виды энергии стремятся к превращению в тепловую, а она равномерно распределяется по пространству (состояние максимума энтропии). Согласно второму закону термодинамики, «при самопроизвольных процессах в системах, имеющих постоянную энергию, энтропия всегда возрастает» (нем. физик Р.Клаузис).

По отношению к проблемам психологии жизни, например, максимум энтропии выглядит как полное отсутствие осознавания собственной жизни и подчинение, согласно позднему Фрейду, силе Танатоса (неосознаваемому стремлению к смерти), тогда как минимум энтропии наблюдается в случаях повышенного внимания человека к психологическим законам своей жизни и в случаях повышения уровня собственной психологической организации.

По отношению к проблемам существования языка максимум энтропии выглядит как полное разрушение норм, как пренебрежение литературными нормами, тогда как понимание и знание литературных норм, осознанное к ним отношение характеризует минимум энтропии, т.е. сохранение и развитие языка.

По отношению к языку подобное мнение высказывалось ранее ещё Е.Д.Поливановым. «Развитие литературного языка заключается отчасти в том, что он всё меньше развивается», – говорил этот замечательный учёный. Чем больше накапливается культурных ценностей, созданных на литературном языке, и чем выше культурный уровень носителей литературного языка (а он должен возрастать с ходом истории), тем больше люди дорожат языком как своим культурным достоянием, тем с большей ревностью усваивают нормы, принятые в языке, – и изменения в организацию речи будут проникать всё медленнее. Данное обстоятельство и констатирует «закон Поливанова» (см., напр.: М.В.Панов 1979; Современный русский язык 1981 и др.). В этом смысле, смысле «закона Поливанова», различные «новаторства» в области русской орфографии, министерский отказ от авторитетных изданий (например, Д.Э.Розенталя) и последовавший из него призыв считать существительное «кофе» существительным среднего рода, считать правильным позвóнишь вместо позвонúшь, постоянные изменения правил библиографического описания на уровне принятия всё новых и новых госстандартов – все эти инициируемые сверху мероприятия способствуют разрушению современного русского литературного языка.

В этом смысле у нас возникают эмоциональные реакции, в частности, на следующее оптимистичное утверждение замечательного учёного: «Обилие американизмов в лексиконе современного русского языка является фактом, который лингвисты должны признать не как порчу русского языка и национального культурного сознания, не как лингвистическую диверсию и не как лингвицид, а как естественный результат открытости русской лингвокультуры к социальному межкультурному взаимодействию» [В.И.Шаховский 2008б: 352].

Нам это суждение представляется ошибочным. Оно нам представляется ошибочным по нескольким основаниям.

Первое из этих оснований – лингвометодологического характера. Да, русский язык принимает американизмы в изобилии и подчиняет их своим нормам и законам функционирования [В.И.Шаховский 2008б: 352]. Но дело-то не только в этом. Дело в том, русский язык существует в уже называвшемся пятичленном ряду: русское национальное мышление – русский национальный язык – русская национальная психофизиология – русская национальная речь – русское национальное общение. Интенсивная американизация языка, т.е. отказ от сложившихся литературных норм, одновременно означает порчу мышления, порчу психофизиологии, не говоря уж о характере общения.

О массовой порче общения на русском языке пишет и сам Виктор Иванович. Так, он справедливо пишет: «Язык политиков (профессиональный язык) стал излишне экспрессивным и сниженным» [В.И.Шаховский 2008б: 261]. Из целого ряда живописных примеров «эмотивного политического дискурса» приведём лишь один: А чёрт его знает, куда они (деньги, направленные в Чечню. – В.Ш.) деваются?! (из речи президента) [В.И.Шаховский 2008б: 260].

Столь же справедливо В.И.Шаховский пишет об ухудшении языка СМИ: «Приметой нашего времени становится использование современными СМИ лексики, заряженной преимущественно отрицательными эмоциями…» Но, говоря о массовом использовании ложных (=лживых) или, как сегодня бы многие сказали, «политкорректных» номинаций: чёрный тюльпан (= транспортировка тел убитых солдат), Росвооружение (= торговля оружием), наведение конституционного порядка (= массовые уничтожения) и т.п. – лингвист почему-то называет использование таких ложных обозначений «одним из путей развития языка»: «Образование новых контекстуальных понятий – явление не новое для речевой практики, это один из путей развития языка» [В.И.Шаховский 2008б: 275].

Но если называть распространение лжи в обществе одним из путей развития, то что тогда придётся называть одним из путей деградации? Если, в частности, уничтожение детских садиков и системы высшего образования в стране мы назовём «оптимизацией системы образования», а мы, преподаватели вузов, уже столкнулись с этой «оптимизацией», то как простому человеку станет возможно воспитывать своего ребёнка грамотно? Кто, если не лингвист, сможет указать на точную референтную соотнесённость слова, сформулировать, что такое хорошо и что такое плохо? На журналистов, которые гордо именуют себя представителями второй древнейшей профессии (представителями первой они при этом считают проституток), надеяться было бы наивно.

На наш взгляд, здесь не различаются понятия развитие и изменение языка. С нашей точки зрения, такого рода логическое неразличение понятий, восходящее к неразличению что такое хорошо и что такое плохо, очень опасно для здоровья, жизни и судьбы человека. Мыслительные ошибки такого рода ведут к ухудшению качества и снижению количества жизни.

Есть все основания говорить о массовом ухудшении психофизиологической составляющей в России. Смертность в стране стабильно превышает рождаемость. Эта ситуация обусловлена в большей степени не с ухудшением экологии, а с ухудшением мыслительных процессов (выражающихся, в том числе, и в языке, в переводе русского языкового мышления на американские рельсы).

Приведём простой пример. Обычно думают, что продолжительность жизни зависит от экологии. Нет никаких реальных оснований полагать, что в начале 90-х годов прошлого столетия экология резко ухудшилась. Но от того, что в начале 90-х большинство россиян не были готовы к новой реальности, с начала 1990-х – всего за 4 года – смертность выросла в полтора раза, а это, как справедливо отмечается, по демографическим законам просто невозможно (http://www.baby.ru/blogs/post/41053857-18154166):

Иными словами, психофизиологические процессы (в том числе процессы выздоровления или умирания) сопровождают мыслительные и являются их репрезентацией на уровне физиологии. Если согласиться с логически достоверным выводом А.Ф.Корниенко [А.Ф.Корниенко 2011а; 2011б], что психические процессы являют собой форму физиологических, то придётся прийти к столь же достоверному выводу о том, что продолжительность человеческой жизни непосредственно зависит от того, в какую форму упакованы протекающие в человеческой голове психофизиологические процессы.

Но мышление и язык суть психические феномены (это положение является топиком всех учебников по психологии человека и общей психологии), а потому нет никаких реальных (кроме схоластических) оснований утверждать, что порча языка не приведёт к разрушению его носителей. Если полагать, что повышение количества ложных обозначений, внедрение американизмов является одним из путей развития языка, то такое мнение становится фактическим оправданием эволюции, в результате которой живой русский язык станет языком мёртвым или, что одно и то же, языком мёртвых (подобно санскриту или латинскому языку).

Второе из оснований не согласиться с конкретным суждением чрезвычайно уважаемого нами лингвистом – историко-лингвистического характера. Справедливости ради следует заметить, что процессам деградации русского языка уже не одно и не два столетия, т.е. они имеют настолько длительный характер, что стали привычными даже для лингвистов.

Фонетический ярус. Согласно известному «закону Бодуэна», в течение длительного времени, которое измеряется столетиями, различительная способность гласных уменьшается, различительная способность согласных возрастает [М.В.Панов 1979; Современный русский язык 1981 и др.]. Так, из фонетической системы русского литературного языка исчезли гласные, обозначавшиеся когда-то буквами «юс малое и большое», «ять», «ер» и «ерь» и т.д., но в ней появилось разграничение твёрдых и мягких согласных. Но, начиная с двадцатого столетия, закон Бодуэна полностью не выдерживается: так, в стадии полного исчезновения находится фонема [ж’ж’], ранее известная по словам «дожди» (до[ж’ж’]и), «визжать» (ви[ж’ж’]ать), «дребезжать» (дребе[ж’ж’]ать), «возжи» (во[ж’ж’]и) и т.п. Иными словами, происходит уменьшение в русском языке и количества гласных, и количества согласных. Но сокращение количества оппозиций в системе означает её деградацию, что имеет прямое отношение к фонетической системе русского языка.

Деградации фонетической системы русского языка способствует повсеместно утвердившееся неразличение на письме букв «е» и «ё». По достоверным источникам, редакция журнала «Русский язык в школе» просто требует от авторов изымать из своих статей букву «ё». Но сокращение количества оппозиций в графической системе ведёт к её деградации, и, как метко заметил один из лингвистов, сегодня предпочтительны отцы не «посажённые», а «посаженные».

Морфологический ярус. В течение длительного времени происходит упрощение (= деградация) морфологической системы русского языка. Как результат такого рода эволюции мы имеем сегодня бинарную оппозицию единственного и множественного числа, хотя в древнерусском языке выделялось, например, двойственное число. В зависимости от одушевлённости/неодушевлённости существительного, от его мужского-среднего/женского рода формы двойственного числа с течением времени оказались распределёнными между единственным и множественным числом. В результате утраты двойственного числа мало кто даже из студентов-филологов сейчас догадывается, что в известных строках М.Ю.Лермонтова:

В песчаных степях аравийской земли

Три гордые пальмы высоко росли –

существительное пальмы используется в форме единственного числа, родительного падежа.

Снижение количества противопоставленных элементов внутри категории числа более чем очевидно свидетельствует о состоявшейся деградации этой категории в морфологической системе русского языка.

Русский язык в настоящее время принимает огромное количество существительных на -инг: брифинг, копирайтинг, рефрейминг, маркетинг, брендинг, блоггинг и т.п. Этот суффикс в современном русском языке становится продуктивным: Чтоб «путинг» рос и «вертикаль» стояла (Комсомольская правда, 19.12.2003); Сбрендинг крепчает (Известия, 06.10.2006) – примеры принадлежат С.В.Ильясовой [С.В.Ильясова, Л.П.Амири 2009: 144]. Иными словами, американизируется (= деградирует) даже словообразовательная система русского языка, если признать справедливость закона Е.Д.Поливанова, что развитие языка отчасти заключается в том, что он развивается всё медленней.

Лексический ярус. В том, что процессы лексической деградации приобрели массовый характер, убедиться нетрудно. Достаточно выйти на улицу. Полное забвение литературных норм, в частности, проявляется в повышении количества людей, использующих матерную речь: в их число нередко входят уже и девушки. Нормальных слов простым людям уже не хватает. Конечно, деградация лексики во многом диктуется экстралингвистическими факторами. Так, В.А.Пищальникова справедливо отмечает, что мода на словечко киллер, заменившее слово убийца, является результатом того, что «убийство человека в современном обществе стало реже восприниматься как преступление, перестало однозначно соотноситься с преступным, недозволенным, невозможным поведением, особенно в среде молодых людей» [В.А.Пищальникова 2001: 56].

Синтаксический ярус. Наиболее очевидно синтаксическая деградация русскоговорящих (точнее – русскопишущих) людей проявляется в Интернете – на различного рода интернет-форумах. Распространяться на эту тему и приводить соответствующие примеры полагаем излишним.

Некоторые процессы деградации русского языка носят многовековой характер, другие расцвели пышным цветом в самое последнее время. Но признавать эти процессы «одним из путей развития языка» для нас всё равно что относить к прогрессивным явлениям загрязняющие окружающую среду взрывы атомных электростанций, испытания ядерных средств, многочисленные выбросы нефти в Мировой океан. Полагать, что русский язык очистится сам, – всё равно что полагать, что окружающая среда сама – без помощи людей – справится с радиоактивным заражением местности, что Мировой океан сам справится с загрязняющими его выбросами.

В суждении о том, что «обилие американизмов в лексиконе современного русского языка <…> лингвисты должны признать <…> как естественный результат открытости русской лингвокультуры к социальному межкультурному взаимодействию», эмоциональную реакцию вызывает прежде всего слово «открытость». Это существительное является для нас элементом слишком политкорректной (т.е. ложной) номинации.

Если обратиться к словарю [Словарь русского языка, т. II, 1986: 684-685], то нельзя не убедиться в многозначности прилагательного «открытый». Оно допускает значения: 1) ничем не заслонённый, не заграждённый, доступный взору; 2) не имеющий навеса или покрытия сверху, с боков; 3) обнажённый, ничем не покрытый; 4) такой, который является доступным для всех, на котором могут присутствовать все желающие; 5) чуждый скрытности; искренний, откровенный; 6) нескрываемый, ничем не замаскированный; явный, прямой; 7) находящийся на земной поверхности; наземный, наружный; 8) внешне заметный, не скрытый, не внутренний. В суждении об «открытости русской лингвокультуры» слово открытость фактически используется в значении – ′доступность для всех (иноземных) влияний′, т.е. ′незащищённость′. Но должен ли лингвист одобрять незащищённость своей лингвокультуры и того языка, на котором говорит он и его дети? У нас по этому поводу возникают, как было бы политкорректней выразиться, весьма неоднозначные реакции. Не является ли обилие американизмов сегодня явлением того же порядка, что и распространённость французского языка перед вторжением в Россию Наполеона (1812 г.), что и мода на немецкий язык перед вторжением Гитлера (1941 г.)? История интересна тем, что у неё ничему не учатся…

Говоримое здесь не ставит целью снизить значение для лингвистики всего того, что создано В.И.Шаховским. Для меня очевидно, что в лингвистике это фигура очень большого уровня. Им подготовлено множество кандидатов наук. Его учениками являются и доктора наук, с некоторыми из них автор статьи знаком лично. О чём я могу судить уверенно – это о том, что под руководством Виктора Ивановича выполняются только серьёзные научные исследования: ни одно из них нельзя назвать «проходным», защищённым главным образом «для количества». И когда я говорю о том, что В.И.Шаховским реально создана лингвистическая энциклопедия эмоций, для меня это не средство создания политкорректного обозначения. В плане научной трудоспособности, научной самоотдачи и результативности В.И.Шаховский является безусловным эталоном, и потому я отношусь к этому человеку со столь же безусловной симпатией.

Что же касается конкретного случая с выводом – о безопасности для русского языка обилия американизмов и ложных, политкорректных обозначений – то для нас это вполне извинительно в связи со следующим высказыванием, например, Ф.М.Достоевского: «Разве умные люди не могут ошибаться? Да гениальные-то люди и ошибаются чаще всего в средствах к проведению своих мыслей, и часто чем гениальнее они, тем и крупнее ошибаются. Вот рутина, так та реже ошибается» [Ф.М.Достоевский 1980: 74].

Литература

Достоевский Ф.М. Ответ «Свистуну» // Ф.М.Достоевский. Полное собрание сочинений: В 30-ти т. Т. 20. Статьи и заметки (1862-1865). Л., 1980. С. 71-78.

Ильясова С.В., Амири Л.П. Языковая игра в коммуникативном пространстве СМИ и рекламы. – М.: Флинта, 2009. – 296 с.

Корниенко А.Ф. Психофизиологическая проблема в свете нового понимания сущности психики // III Международная научная конф. «Актуальные аспекты современной психофизиологии» (Санкт-Петербург, 22 августа 2011 г.). Сб. научных трудов. /Сост. и отв. ред. О.С. Булгакова. – СПб.: НПЦ ПСН, 2011а. – С. 14-19.

Корниенко А.Ф. Психофизиологическая проблема и варианты ее решения // Вестник ТГГПУ. – 2011б. – № 1(23). – С. 313-322.

Павлов И.П. О русском уме // Лит. газета. 31.07.1991. № 30 (5356). С. 7.

Панов М.В. Современный русский язык: Фонетика. Учебник для университетов. – М.: Высш школа, 1979. – 256 с.

Пищальникова В.А. Общее языкознание: Учебное пособие. – Барнаул: Изд-во Алтайского гос. ун-та, 2001. – 240 с.

Пузырёв А.В. Пролегомены к эстетике языка и оценка содержательной основы массовых песен: Учебное пособие к курсам «Социальная психология», «Теория и практика массовой информации», «Психология массовой коммуникации», «Психология журналистики». – Ульяновск: УлГТУ, 2010. – 123 с.

Словарь русского языка : В четырёх томах / Под ред. А.П.Евгеньевой. – М. : Русский язык, 1985 –1988.

Современный русский язык: Учебник / Белошапкова В.А., Земская Е.А., Милославский И.Г., Панов М.В.; Под ред. В.А.Белошаповой. – М.: Высш.школа, 1981. – 560 с.

Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. – Изд. 2-е, испр. и доп. – М.: Изд-во ЛКИ, 2008а. – 208 с.

Шаховский В.И. Лингвистическая теория эмоций: Монография. – М.: Гнозис, 2008б. – 416 с.