Общеизвестно, что при лингвистическом анализе художественного текста довольно часто из поля зрения уходит специфика самого материала: на первый план выходит либо формальная, либо содержательная сторона текста, а их единство, которое, собственно, и рождает художественный эффект, как бы не замечается и специально не изучается. Может оказаться, что ассоциативные доминанты, основной предмет рассмотрения в настоящей статье, как раз и являются теми единицами, анализ которых, позволит объединить оба этих аспекта исследования: и формальный, и содержательный.

Определим исходные термины. Ассоциатом к имени персонажа (или к любому другому опорному слову) называется рядом расположенное слово, частью своего звукового состава совпадающее со звуковым составом литературного антропонима. Такое слово содержит совпадающий дифон с ударным гласным или звуковой комплекс (с ударным или безударным гласным) и находится от опорного слова на расстоянии до 20-ти (для ассоциатов с дифонами) или 40 слогов (для ассоциатов со звуковыми комплексами). Расчёты показывают, что повтор дифонов или звуковых комплексов на данном расстоянии, безусловно, выходит за пределы обычной, среднестатистической встречаемости. В связи с используемым термином "ассоциат" необходимо заметить, что он заимствован из психолингвистических работ, где обозначает слово-реакцию (или ассоциативную реакцию) на предъявленное слово-стимул (в настоящем исследовании в качестве последнего рассматривается любой литературный антропоним, любое опорное слово текста). Следует подчеркнуть сугубо формальные основания выделения ассоциатов (по классификации Р.Лорда они были бы отнесены к омонемам)¹. В романе Л.Н.Толстого «Воскресение» у фамилии Нехлюдов обнаруживаются, например, ассоциаты: довоДОВ, ЛЮбят, набЛЮДая, НЕ Хочешь, бЛЮДечка, у НИХ, ЛЮДи, ЛЮДоедство, по набЛЮДению; преслеДОВАний, разгляДЫВАл (к словоформе "Нехлюдова") и т.д.

Важно оговориться, что использование в художественной прозе ассоциатов рядом с опорным словом обычно относится – в традиции русской стилистики – к ошибкам, «обнаруживающим недостаточно развитое языковое стилистическое чутьё»². О недопустимости постановки рядом в прозаической фразе близкозвучных слов писали А.П.Чехов («...Надо ...очищать фразу... и не допускать... почти рядом "стала" и "перестала"»), А.М.Горький («Может быть, в стихах это назвали бы аллитерацией, в прозе это – небрежность»; «Надо избегать частого повторения однообразных слов в близком соседстве одно от другого)»³ и другие писатели. Речь, таким образом, идёт – с точки зрения традиционных воззрений стилистики – не о достоинствах, а о недостатках художественной прозы.

Самый частый ассоциат к опорному слову называется нами (и это вполне вписывается в лингвистические и психолингвистические традиции) ассоциативной доминантой (далее АД). В романе «Воскресение» ассоциативной доминантой к фамилии Нехлюдова оказалось существительное «люди». Из всех 175-ти ассоциато-употреблений к названному опорному слову на этот ассоциат пришлось 106 употреблений. Любопытно, что, хотя АД была выделена на сугубо формальных основаниях, все-таки фамилия главного героя романа и её ассоциативная доминанта оказались включёнными не столько в формальные, сколько в содержательные отношения.

Лексема «люди» в романе «Воскресение» реализуется в трёх лексико-семантических вариантах, или ЛСВ. 1) Живые существа, обладающие речью, мышлением и способностью создавать и использовать орудия труда в процессе общественного производства (наиболее абстрактный ЛСВ). 2) Лица, принадлежащие к какой-либо общественной среде, группе; лица, объединяемые какими-либо общими признаками (более конкретный ЛСВ). 3) Лица в противопоставлении их самому субъекту; другие, посторонние лица (выделим здесь слово "другие"⁴.

Проиллюстрируем каждый ЛСВ: 1) «В Нехлюдове; как и во всех людях, было два человека» (58)⁵; «Не чувствуешь любви к людям – сиди смирно, – думал Нехлюдов, обращаясь к себе, – занимайся собой, вещами, чем хочешь, но только не людьми» (370); 2) «Процент таких людей, самых лучших общества, по наблюдению Нехлюдова, был очень большой» (328); «Один из этих людей был дурачок-старик, которого Нехлюдов часто видел на переходах» (430); 3) «Вся революционная деятельность Новодворова, несмотря на то, что он умел красноречиво объяснять её очень убедительными доводами, представлялась Нехлюдову основанной только на тщеславии, желании первенствовать перед людьми» (420).

Динамика распределения указанных ЛСВ по частям романа такова:

 

Части романа	1-й ЛСВ «абстрактный»	2-й ЛСВ «конкретный»	3-й ЛСВ «другие»	Всего
I	6	18	1	25
II	13	32	3	48
III	15	15	3	33
Итого	34	65	7	106

 

Итоговое распределение ЛСВ довольно обычно: наиболее частым оказывается «конкретное» значение («люди» – лица какой-либо среды или группы), что вполне естественно для повествования в реалистической прозе; вторым и значительно уступающим по частотности использования оказывается наиболее отвлечённое значение данного существительного; наконец, последним со степени использования оказывается ЛСВ «люди» = другие, посторонние лица.

Нельзя, однако, не обратить внимания на то, что в III части романа абстрактный ЛСВ встречается столь же часто, что и конкретный. Повышение доли абстрактного ЛСВ существительного «люди» отражает, вероятно, то, что именно в этой части романа Нехлюдов выходит в своих размышлениях на вопросы общечеловеческого значения, на вопросы устройства всего миропорядка.

Иногда в одном и том же контексте лексическое значение существительного «люди» как бы размывается, одновременно реализуясь и в первом (отвлечённом), и во втором (более конкретном) лексико-семантических вариантах. Например: «Тоже не может быть виноват и конвойный, которого обязанность состояла в том, чтобы счётом принять там-то столько-то и там-то сдать столько же. Вёл он партию, как обыкновенно и как полагается, а никак не мог предвидеть, что такие сильные люди, как те два, которых видел Нехлюдов, не выдержат и умрут. Никто не виноват, а люди убиты...» (367). Хотя во время составления вышеприведённой таблицы подобные контексты относились к примерам 2-го, более конкретного ЛСВ, необходимо отметить фактически более высокую отвлечённость существительного «люди» в романе, чем это зафиксировано в таблице. Колебание лексического значения от одного ЛСВ к другому и возрастание вследствие этого – по сравнению с зафиксированным – отвлечённости у существительного «люди» может оказаться принципиально важным, поскольку отражает, как неоднократно отмечалось, внимание Толстого к узловым и самым жгучим общественным вопросам современной ему эпохи.

Любопытно, что оказывается изменчивой и оценка референтов у слова «люди». Выделим всего 3 оценки: положительную (обозначим её «+»), нейтральную, при обозначении этим существительным всего лишь темы повествования ("0"), и отрицательную ("-"): ср.: «Тётушка Марья Ивановна боялась того, чтобы Дмитрий не вступил в связь с Катюшей. Но она напрасно боялась этого:  Нехлюдов, сам не зная того, любил Катюшу, как любят невинные люди, и его любовь была главной защитой от падения и для него и для неё» ("+"; 51); «Нет, да это поразительное дело, – сказал Нехлюдов и рассказал вкратце сущность дела: люди в деревне собирались читать Евангелие, пришло начальство и разогнало их...» ("0"; 250); «И прежний вопрос о том, он ли, Нехлюдов, сумасшедший, или сумасшедшие люди, считающие себя разумными и делающие всё это, с новой силой восстал перед ним и требовал ответа» ("-"; 461 – 462).

Динамика различных оценок референтов существительного «люди» по частям романа сказывается следующей (анализируется только 2-й ЛСВ):

Оценки референтов	+	0	-	Всего
I-я часть II-я часть III-я часть	4 4 7	9 17 6	5 11 2	18 32 15
Итого:	15	32	18	65

Обращает на себя внимание различное соотношение «положительных» и «отрицательных» референтов у ассоциативной доминанты во 2-й и 3-й частях романа: если во 2-й части книги значительно больше отрицательных, то в 3-й части – положительных оценок. Наблюдения показывают, что в конце романа «люди», действительно, чаще оцениваются положительно, но не оттого, что у Нехлюдова (и стоящего за ним Толстого) стало менее критическим его мировосприятие, а оттого, что изменился объект оценки.

По сюжету романа Нехлюдов во 2-й части хлопочет о пересмотре судебного дела Масловой и по необходимости общается с «сильными мира сего»: старым генералом из немецких баронов Кригсмутом – комендантом Петропавловской крепости, товарищем обер-прокурора Селениным, вице-губернатором Масленниковым, адвокатом Фанариным, министром в отставке графом Иваном Михайловичем Чарским, главой святейшего Синода Топоровым (прототипом которого был обер-прокурор святейшего Синода Победоносцев). Во второй части романа повествуется и о жизни в остроге, куда была определена Маслова, говорится о начале трудного перехода партии заключённых в Сибирь. Отрицательная оценка референтов существительного «люди» вполне соответствует содержанию 2-й части романа, ср.: «То же самое и с людьми, – думал Нехлюдов, – может быть, и нужны эти губернаторы, смотрители, городовые, но ужасно видеть людей, лишённых главного человеческого свойства – любви и жалости друг к другу.

Всё дело в том, – думал Нехлюдов, – что люди эти признают законом то, что не есть закон, и не признают законом то, что есть вечный, неизменный, неотложный закон, самим богом написанный в сердцах людей. От этого-то мне и бывает так тяжело с этими людьми, – думал Нехлюдов. – Я просто боюсь их. И действительно, люди эти страшны. Страшнее разбойников. Разбойник всё-таки может пожалеть...» (369).

Наблюдения над АД «люди» позволяют не пройти мимо толстовского «срывания всех и всяческих масок», когда эксплицированной положительной оценкой референта у слова «люди» фактически выражается противоположная, отрицательная оценка: именно таковы слова хладнокровного старика садиста – коменданта Петропавловской крепости: «Пока ходили за письмоводителем, он увещевал Нехлюдова служить, говоря, что честные, благородные люди, подразумевая себя в числе таких людей, особенно нужны царю... "и отечеству", – прибавил он, очевидно только для красоты слога» (283). Спустя страницу Толстой повторяет и усиливает данную речевую характеристику старого генерала: «А лучше всего служите, – продолжал он. – Царю нужны честные люди... и отечеству, – прибавил он. – Ну, если бы и я и все так, как вы, не служили бы? Кто же бы остался?" (284). Основная часть референтов существительного «люди», получивших отрицательную оценку, – это представители господствующего класса, представители машины угнетения (ср. также столкновение противоположных по своему знаку оценок заключенных в словах Нехлюдова и его зятя – см. с. 336, 340).

Преобладание положительной оценки у референтов существительного «люди» в 3-й части диктуется сменой самих референтов: как правило, эти контексты посвящены жертвам существующего общественного строя – сектантам, заключённым, революционерам и т.д. Ср.: «Этим объяснялось для Нехлюдова то удивительное явление, что самые кроткие по характеру люди, неспособные не только причинить, но видеть страданий живых существ, спокойно готовились к убийствам людей, и все почти признавали в известных случаях убийство, как орудие самозащиты и достижения высшей цели общего блага, законным и справедливым» (о политических заключённых – с. 392); «В тюрьмах – Тюменской, Екатеринбургской, Томской и на этапах Нехлюдов видел, как эта цель, которую, казалось, поставило себе общество, успешно достигалась. Люди простые, обыкновенные, с требованиями русской общественной, крестьянской, христианской нравственности, оставляли эти понятия и усваивали новые, острожные...» (432).

В этой группе – положительно оцениваемых референтов у слова «люди» – особняком стоят 3 контекста, где в эксплицитной, словесно выраженной положительной оценке скрывается иная, скорее ироническая оценка. В данных контекстах ярко проявляется известный приём Толстого, когда субъектный план повествования (а здесь оно ведётся как бы от лица Нехлюдова) психологически мотивирует и слова качественной оценки.

После долгого пути по этапу и, тем более, после получения письма из Петербурга о том, что Маслова помилована, во время обеда у генерала, начальника Сибирского края, Нехлюдов внутренне расслабляется. Наиболее ярко его благодушное расположение и ироническая улыбка автора по поводу этого благодушия проявляются в следующем контексте: «Но после обеда, в гостиной за кофе, завязался очень интересный разговор с англичанином и хозяйкой о Гладстоне, в котором Нехлюдову казалось, что он хорошо высказал много умного, замеченного его собеседниками. И Нехлюдову, после хорошего обеда, вина, за кофеем, на мягком кресле, среди ласковых и благовоспитанных людей, становилось всё более и более приятно. Когда же хозяйка, по просьбе англичанина, вместе с бывшим директором департамента сели за фортепиано и заиграли хорошо разученную ими Пятую симфонию Бетховена, Нехлюдов почувствовал давно не испытанное им душевное состояние полного довольства собой, точно как будто он теперь только узнал, какой он был хороший человек» (450 – 451). В приведённом отрывке обратим внимание на иронические авторские ремарки типа «казалось», «после хорошего обеда, вина, за кофеем, на мягком кресле», «как будто он теперь только узнал» и пр. Исследование контекстов АД «люди», как нетрудно убедиться, выводит на существенные характеристики толстовской прозы.

Небезынтересны субъектно-объектные отношения между Нехлюдовым и людьми (имеются в виду отношения не между словами в письменной речи, а между объектами номинации, т е. референтами в художественно воссоздаваемой действительности). Эти отношения могут быть отражены в таблице:

 

Люди как:	Значения (ЛСВ)			Всего
	1-й ЛСВ	2-й ЛСВ	3-й ЛСВ
1) субъект восприятия и оценки происходящего (безотносительно к Нехлюдову)	-	2	-	2
2) субъект восприятия и оценки Нехлюдова	-	1	1	2
3) объект авторских размышлений в связи с Нехлюдовым	4	6	-	10
4) объект восприятия Нехлюдовым	4	13 (10+3)	1	18
5) объект речи Нехлюдова	4 (3+1)	6 (5+1)	-	10
6) объект размышлений Нехлюдова	15 (9+6)	21	3	39
7) объект эмоций Нехлюдова	-	7 (+2-5)	-	7
8) объект размышлений в речи других персонажей: а) в связи с Нехлюдовым б) безотносительно к Нехлюдову	2 5	4 5	- 2	6 12
Итого:	34	65	7	106

 

Из таблицы следует, что в 92 случаях из 106 ассоциативная доминанта «люди» и антропоним «Нехлюдов» отражают наличие у референтов данных лексических единиц вполне определённых субъектно-объектных связей. Проиллюстрируем составленную таблицу примерами.

1. Люди – субъект восприятия происходящего: «Старик говорил громко и всё оглядывался, очевидно желая, чтобы как можно больше людей слышали его.

– Что же, вы давно так исповедуете? – спросил его Нехлюдов» (439).

2. Люди – субъект восприятия и оценки Нехлюдова: «Мало того, веря себе, он всегда подвергался осуждению людей, – веря другим, он получал одобрение людей, окружающих его. Так, когда Нехлюдов думал, читал, говорил о боге, о правде, о богатстве, о бедности, – все окружающие его считали это неуместным и отчасти смешным…» (53).

3. Люди – объект авторских размышлений: «Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских и бывает часто совсем непохож на себя, оставаясь между тем одним и самим собою. У некоторых людей эти перемены бывают особенно резки. И к таким людям принадлежал Нехлюдов» (205).

4. Люди – объект восприятия Нехлюдовым (из 13 примеров 2-го ЛСВ 10 иллюстрируют непосредственное, а 3 – отсроченное восприятие): «Нехлюдов сел и стал рассматривать людей, бывших в комнате» (192); «Это были люди заброшенные, одурённые постоянным угнетением и соблазнами, как тот мальчик с половиками и сотни других людей, которых видел Нехлюдов в остроге и вне его, которых условия жизни как будто систематически доводят до необходимости того поступка, который называется преступлением» (328).

5. Люди – объект речи Нехлюдова (в 8 контекстах – прямой, в 2-х – косвенной речи): «Да ведь они тоже люди, – сказал Нехлюдов» (429); «Нехлюдов сказал, что старик осуждает смотрителя за то, что он держит в неволе людей" (459).

6. Люди – объект размышлений Нехлюдова (в 9 примерах 1-го ЛСВ они передаются прямой, во всех остальных случаях – косвенной речью): «То же самое и с людьми, – думал Нехлюдов, – может быть и нужны эти губернаторы, смотрители, городовые, но ужасно видеть людей, лишённых главного человеческого свойства – любви и жалости друг к другу» (369); "Из личных отношений с арестантами, из расспросов адвоката, осторожного священника, смотрителя и из списков содержащихся Нехлюдов пришёл к заключению, что состав арестантов, так называемых преступников, разделяется на пять разрядов людей» (327).

7. Люди – объект эмоций Нехлюдова (из 7 контекстов в двух содержится положительная, а в пяти – отрицательная оценка референта АД «люди»): «За обедом, кроме домашних – дочери генерала с её мужем и адъютантом, были ещё англичанин, купец-золотопромышленник и приезжий губернатор дальнего сибирского города. Все эти люди были приятны Нехлюдову» (449); «Когда Нехлюдов понял, что он должен будет говорить в этих условиях, в нем поднялось чувство возмущения против тех людей, которые могли это устроить и соблюдать» (153).

8. Люди – объект восприятия, размышлений и речи других персонажей:

а) в связи с Нехлюдовым: «Теперь этот чисто одетый, выхоленный господин с надушенной бородой был для неё не тот Нехлюдов, которого она любила, а только один из тех людей, которые, когда им нужно было, пользовались такими существами, как она, и которыми такие существа, как она, должны были пользоваться как можно для себя выгоднее» (158);

б) безотносительно к Нехлюдову: «А ты, видно, тоже из антихристова войска? – обратился старик к Нехлюдову.

– Нет, я посетитель, – сказал Нехлюдов.

– Что ж, пришли подивиться, как антихрист людей мучает? На вот, гляди. Забрал людей, запер в клетку войско целое. Люди должны в поте лица хлеб есть, а он их запер, как свиней, кормит без работы, чтоб они озверели» (459).

В условиях статьи обратим внимание на то, что наиболее часто люди оказываются объектом размышлений Нехлюдова. Несомненна связь этого обстоятельства с философской насыщенностью, идейно-художественными особенностями романа, отразившего интерес Толстого к судьбам и положению народных масс, романа, на первый план в котором вышли наболевшие, коренные вопросы общественной жизни конца XIX века.

Между антропонимом Нехлюдов и АД «люди» обнаруживаются определённые логические связи – с точки зрения логики, фамилия «Нехлюдов» выражает в романе единичное, а существительное «люди» – общее понятие. Между понятиями, выраженными словами «Нехлюдов» и «люди», имеют место отношения 3-х видов: совместимости-подчинения (отношения рода и вида), несовместимости-соподчинения и несовместимости-противоречия – логические отношения, которые могут быть отражены в таблице и соответствующими примерами.

 

Типы и виды логических отношений	Всего	Совместимость			Несовместимость
		Равнозначность	Перекрещивание	Подчинение	Соподчинение	Противоположность	Противоречие
Всего	106	-	-	37	60	-	9

 

Отношения подчинения: «В Нехлюдове, как и во всех людях, было два человека. Один – духовный, идущий блага себе только такого, которое было бы благо и других людей, и другой – животный человек, ищущий блага только себе и для этого блага готовый пожертвовать благом всего мира» (58); «Ну, как же, она не простит мне, – говорил Масленников, провожая бывшего товарища до первой площадки лестницы, как он провожал людей не первой важности, но второй важности, к которым он причислял Нехлюдова» (184). При отношениях подчинения объём единичного понятия «Нехлюдов» включается в объём понятия, выраженного ассоциативной доминантой.

Отношения соподчинения: «Те, кто не были знакомы, поспешили познакомиться с Нехлюдовым, очевидно считая это за особую честь. И Нехлюдов, как и всегда среди незнакомых людей, принимал это, как должное» (23); «Англичанин неодобрительно покачал головой и сказал, что он желал бы сказать этим людям несколько слов, и попросил Нехлюдова перевести...» (456). При отношениях соподчинения объёмы понятий «Нехлюдов» и АД «люди» исключают друг друга, но принадлежат более общему родовому понятию – понятию, выраженному словом «люди» в его наиболее абстрактном значении.

Отношения противоречия: «...А твёрдо ли в тебе это решение? Потом – истинно ли ты перед своей совестью поступаешь так, как ты поступаешь, или делаешь это для людей, для того, чтобы похвалиться перед ними? – спрашивал себя Нехлюдов и не мог не признаться, что то, что будут говорить о нём люди, имело влияние на его решение» (214). При отношениях противоречия понятие «люди» определяется как понятие «не-Нехлюдов», как второй из членов оппозиции «Нехлюдов – другие люди».

Преобладание логических отношений типа «соподчинение» над отношениями типа «подчинение» (включения Нехлюдова в ту или иную группу людей), на наш взгляд, своеобразно отражает отмечавшуюся уже при жизни Толстого любопытную особенность романа: безгранично расширившееся социально-политическое, нравственно-философское, жизненное содержание романа отодвинуло главного героя – Нехлюдова – на второй план. Сошлёмся на слова Чехова. «Это замечательное художественное произведение, – писал он М.С.Меньшикову 28 января 1900 года. – Самое неинтересное – это всё, что говорится об отношениях Нехлюдова к Катюше, и самое интересное – князья, генералы, тётушки, мужики, арестанты, смотрители...»⁶. На не главную, а второстепенную роль собственно «романического» сюжета «Воскресения» обращал внимание также известный литературный критик В.В.Стасов: «Перед такою громадною картиною нового поколения, идущего к новой жизни и на новые дороги, – да ещё как! И мужчины, и женщины в одну ногу, как ровные, – перед такою картиною и живописью, перед таким грандиознейшим из сюжетов, частная и отдельная жизнь Нехлюдовых и Катюшей – отходит скромно на второй план»⁷. Между собственно «романическим» сюжетом (отношения Нехлюдова и Катюши) и необозримым содержанием «Воскресения» обнаруживается определённое противоречие, где первое уступает второму, что и отражается в преобладании логических связей не типа «включение» (при которых основным объектом описания оказывается все-таки Нехлюдов), а типа «соподчинение», где люди оказываются не менее, а более важным объектом описания, размышлений и рассуждений.

Исследование ассоциативных связей антропонима «Нехлюдов» и АД «люди» покажется неполным, если во внимание не будут приняты синтаксические связи этих слов. Не имея возможности в условиях статьи привести составленную таблицу, укажем, что в синтаксических отношениях между этими словами можно разграничить формальный и содержательный аспекты.

В формальном плане могут быть выделены следующие варианты употребления фамилии Нехлюдов и АД «люди»:

1. Употребление обоих слов внутри одной предикативной единицы (21 контекст), ср.: «В Нехлюдове, как и во всех людях, было два человека» (53) и под.

2. Употребление этих слов внутри одного сложного предложения, но в разных предикативных единицах (27 употреблений): «И с Нехлюдовым случилось то, что часто случается с людьми, живущими духовной жизнью» (464) и т.д.

3. Употребление АД «люди» в прямой речи, которая оформляется с помощью глагола говорения «сказал» или глагола мысли «думал» (соответственно 6 и 12 употреблений): «Да ведь они тоже люди, – сказал Нехлюдов" (429); «Не чувствуешь любви к людям – сиди смирно, – думал Нехлюдов, обращаясь к себе, – занимайся собой, вещами, чем хочешь, но только не людьми» (370) и т.д.

4. Употребление указанных слов в разных предложениях (40 употреблений), что трактуется нами как отсутствие формальной синтаксической связи между этими словами (межфразовая связь во внимание не принимается).

Если первые три варианта использования оценивать как наличие между словами «Нехлюдов» и «люди» определённой, формально выраженной синтаксической связи, то она наблюдается в 66 из 106 случаев, что составляет более 60 процентов всех употреблений АД «люди».

В содержательном плане, при учёте межфразовой связи, выделяются следующие варианты использования ассоциативной доминанты:

1. В авторском повествовании, имеющем отношение к Нехлюдову (всего 56 примеров): «В одном коридоре пробежал кто-то, хлопая котами, в дверь камеры, и оттуда вышли люди и стали на дороге Нехлюдову, кланяясь ему» (189) и т.д.

2. В авторском повествовании, связанном с другими персонажами и лишь косвенно – с Нехлюдовым (всего 7 примеров): «Не правда ли? – обратилась Мисси к Нехлюдову, вызывая его на подтверждение своего мнения о том, что ни в чём так не виден характер людей, как в игре. Она видела на его лице то сосредоточенное и, как ей казалось, осудительное выражение, которого она боялась в нём, и хотела узнать, чем оно вызвано» (100) и т.д.

3. В авторском повествовании, безотносительно к Нехлюдову (всего 1 контекст): «Речь шла только о том, имел или не имел по закону издатель право напечатать статью фельетониста и какое он совершил преступление, напечатав её, – диффамацию или клевету, и как диффамация включает в себя клевету или клевета диффамацию, и ещё что-то мало понятное для простых людей о разных статьях и решениях какого-то общего департамента.

Одно, что понял Нехлюдов, это было то, ...что Вольф... в этом деле докладывал, очевидно, пристрастно...» (287).

4. В авторском повествовании, передающем несобственно-прямую речь Нехлюдова (всего 9 примеров): «Тоже не может быть виноват и конвойный... Вёл он партию, как обыкновенно и как полагается, и никак не мог предвидеть, что такие сильные люди, как те два, которых видел Нехлюдов, не выдержат и умрут. Никто не виноват, а люди убиты, и убит всё-таки этими самыми не виноватыми в этих смертях людьми» (367) и т.д.

5. В прямой речи Нехлюдова (21 пример). «Неужели действительно держат так прямо невинных лещей? – проговорил Нехлюдов, когда они вышли из коридора» (191) и т.д.

6. В прямой речи других персонажей, обращённой к Нехлюдову (10 примеров): «Суд преследует свои цели: или исправления...

– Хорошо исправление в острогах, – вставил Нехлюдов.

– или устранения, – упорно продолжал Игнатий Никифорович, – развращённых и тех зверообразных людей, которые угрожают существованию общества» (340) и т.д.

7. В прямой речи других персонажей, обращённой не к Нехлюдову (всего 1 контекст): «Нет, мой и не пьет и не курит, – сказала женщина, собеседница старика, пользуясь случаем ещё раз похвалить своего мужа. – Таких людей, дедушка, мало земля родит. Вот он какой, – сказала она, обращаясь и к Нехлюдову» (372).

С содержательной стороны опорное слово «Нехлюдов» и АД «люди» оказываются синтаксически не связанными лишь в 2-х контекстах (3-я и 7--я группы). В этом плане, с учетом межфразовых связей, доля контекстов, внутри которых «Нехлюдов» и «люди» связаны синтаксически, составляет 98 процентов (104 контекста из 106). Подытоживая произведённые наблюдения, мы должны специально подчеркнуть, что ассоциативная доминанта к антропониму «Нехлюдов» была выделена на сугубо формальных основаниях. Тем не менее оказалось, что ассоциативная доминанта к фамилии главного героя романа «Воскресение» является не столько формальной, сколько содержательной единицей, вступающей с опорным словом в определённые оценочные, субъектно-объектные, логические и синтаксические отношения. В известной степени соотношение фамилии «Нехлюдов» и АД «люди» можно рассматривать как свёрнутое содержание всего произведения.

Какие выводы вытекают из проделанной работы? Полагаем, что ассоциативные доминанты – а они наблюдаются и в других художественных произведениях – оказываются одним из средств формирования подтекстового, глубинного идейно-эстетического содержания художественного текста большой прозаической фермы. Ассоциативные доминанты различных произведений предполагают некоторую градацию и включается либо в уровень художественного образа (персонажа), либо в уровень всего текста... В романе «Воскресение» АД перерастает уровень образа (уровень подтекстовой характеристики главного героя) и выходит на уровень всего текста, имплицируя его глубинное идейно-эстетическое содержание.

Принципиально важной представляется включённость ассоциативной доминанты «люди» главным образом не в прямую, но в авторскую речь (88 из 106 употреблений), включенность в авторское повествование. Из данного факта следует, что ассоциативные доминанты характеризуют именно авторский способ выражения мысли, имеют непосредственное отношение к индивидуальному авторскому стилю.

В плане психологии литературного творчества использование ассоциативных доминант характеризует главным образом неосознаваемые аспекты литературного творчества. В этом плане нельзя не согласиться с мнением, что «идея» истинно художественного произведения не допускает логико-рационального описания, что содержательность такого произведения всегда превосходит авторский идейно-эстетический замысел, что художник может не осознавать до конца всей глубины идейного содержания своего произведения. Сошлёмся на слова Толстого, сказанные, правда, по несколько другому поводу: "Если бы вы могли в разговоре рассказать то, что вы хотите выразить в своей драме, вам незачем было бы писать её»⁸. В одном из писем Н.Н.Страхову Толстой формулирует свою мысль иначе: «Если же бы я хотел сказать словами всё то, что имел в виду выразить романом, то я должен был написать роман тот самый, который я написал сначала. И если критики теперь уже понимают и в фельетоне могут выразить то, что я хочу сказать, то я их поздравляю... Во всём, почти во всём, что я писал, мною руководила потребность собрания мыслей, сцеплённых между собой для выражения себя; но каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берётся одна и без того сцепления, в котором она находятся. Само же сцепление составлено не мыслью (я думаю), а чем-то другим, и выразить основу этого сцепления непосредственно словами нельзя, а можно только посредственно словами, описывая образы, действия положения»⁹. Уместно заметить, что последнее суждение Л.Н.Толстого – о несводимости «основы сцепления мыслей» к какой-нибудь логически организованной формуле, а также о возможности её выражения только посредственным образом (через художественные средства) – это суждение Толстого оценивается некоторыми психологами как проникновение «в суть "законов", на которых зиждется активность художественного мышления писателя»¹⁰. Анализ ассоциативных доминант, в связи со сказанным, приобретает особое значение, поскольку позволяет исследователю при объективных исходных позициях приблизиться к «основе сцепления мыслей», не используя при этом никаких субъективных предположений спекулятивного характера.

Может возникнуть возражение следующего плана: по отношению к письменной речи правильнее говорить о выразительности не фонетической, а графической стороны текста. Не отрицая такой постановки вопроса, укажем, однако, на два существенных обстоятельства. Во-первых, писатели всегда рассчитывают написанное на произношение (ср. утверждение С.П.Залыгина об общей черте русской литературы – её изустности¹¹). Справедливость сказанного подтверждается произвольностью, большей осознанностью всех компонентов письменной речи по сравнению с устной¹². Во-вторых, благодаря фонемному характеру русской графики в своём подавляющем большинстве (почти 80 процентов) ассоциаты характеризуются совпадением не только фонетическим, но и графическим. Поэтому указанное возражение не может считаться абсолютным.

И, наконец, последнее. Использование в прозе ассоциатов рядом с опорным словом, как уже говорилось, обычно относится к стилистическим погрешностям (ср. мнение известного педагога-новатора: «Проза исключает даже малейшее подобие рифмы»¹³). Произведённое исследование позволяет усомниться в незыблемости данного правила и – позволим себе забежать вперёд – выводит на актуальные вопросы психологии литературного творчества, фоностилистики и фоносемантики, лингвистики текста и литературоведения, на становящиеся всё более актуальными проблемы изучения анаграмматических структур. Но все перечисленные вопросы требуют специального рассмотрения.

 

¹ Lord H. A New Concept In Structural Semantica. The Homoneme. – Actes du Хe Cong as International des Linguistes, v. II. Bucarest, 1970, p. 433.

² Кожина М.Н. Стилистика русского языка. Изд. 2-е, перер. и доп. – М., 1983. С. 102, 103.

³ Русские писатели о языке (XVIII – XX вв.). – Л.: Сов. писатель, 1954. С. 663, 709.

⁴ Словарь современного русского литературного языка: В 17-ти томах. Т. 6. – М.; Л.; АН СССР, 1957. С. 442.

⁵ Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 12-ти томах. – Т. X. Воскресение. – М.: Правда, 1984. С. 58. В дальнейшем ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием в скобках цитируемой страницы.

⁶ Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. Письма. Т. 9. – М.: Наука, 1980. С. 30.

⁷ Лев Толстой и В.В.Стасов. Переписка (1878-1906). – Л.: Прибой, 1929. С. 236.

⁸ Русские писатели о литературном труде: В 4-х томах. Т. 3. – Л.: Сов. писатель, 1955. С. 534.

⁹ Толстой Л.Н. Письмо Н.Н.Страхову (23 и 26 апреля 1876 г.) // Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 22-х т. Т. 18. Письма (1842-1881). М., 1984. С. 784.

¹⁰ Васадзе А. Г. Проблема художественного чувства. – Тбилиси: Мецниереба, 1978. С. 62.

¹¹ Залыгин С.П. Собеседования. – М.: Мол. гвардия, 1982. С. 27.

¹² Выготский Л.С. Мышление и речь. // Выготский Л.С. Собрание сочинения в 6 т. Т. 2. М., 1982. С. 240.

¹³ Ильин Е.Н. Рождение урока. – М.: Педагогика, 1986. С. 131.